Владимир Шатов - Между жизнью и смертью

- Вот бы стать писателем! – мечтал впечатлительный подросток. - Только что мне описывать? Ничего примечательного в нашей жизни нет.

Петька часто исчезал из дома на целый день. Неподалёку располагались посёлки, греческий и еврейский. Он любил играть с еврейскими ребятами, ему нравилось, что они интеллигентны и музыкальны. Некоторые из них играли на скрипке, виолончели и фортепьяно. Заходил он иногда, чтобы посмотреть и в синагогу. Особенно нравилось ему, что нельзя работать в субботу.

- Шесть дней в неделю предназначены для человека, - часто учил непоседливых мальчишек рабе Ицхак. - Шабат для Бога!

Греческие ребята не пускали русских сверстников в свой сад Тэтэн-Годе. Попадётся кто, того побьют слегка и выдворят из сада.

- Не тронь наших красавиц чернооких!

Петьку они пускали, принимая за своего. Он был загорелый до черноты, носил вышитую тюбетейку. Ходил когда-то давно даже с месяц к ним в школу, изучал греческую письменность и язык.

Тогда Петька поинтересовался у матери, почему его пускают даже за парту, а других нет. Матушка неохотно объяснила, что её бабушка и дедушка по материнской линии была чистокровные греки, из так называемых приазовских эллинцев.

- Вот и ты смахиваешь, видать, на них, - говорила она. - Такой же шустрый.

Переходя трамвайные пути, Петька подробно вспомнил, как в начале тридцатых годов их семью потрясло сообщение о выселении в Нарымский край деда матери Трифона Алексеевича Пахлеаниди.

- Главное, за что? – недоумевал подросток.

Прадед всю жизнь прожил в азовской Ялте и сроду не нанимал батраков. Наследовал крепкое хозяйство от своего отца, никогда не знавшего отдыха от работы в поле. А чтобы семейные не разленились, зимой гонял ямщину с солью из Бахмута по чумацкому шляху в Россию. Это была старинная греческая семья, патриархальная и православная. Увезли Трифона Алексеевича почти со всей семьёй в Красный Яр, за Томск. Обчистили донага, забрали всё нажитое за то, что жил «крепко», хотя мясо на обед дозволялось только в праздники… Отец Петьки жалел неудачливого родственника:

- Крепко досталось деду! – он качал седеющей головой.

- Только одного его сына и пожалели, он благоразумно вступил в соседний колхоз.

- Оно и понятно! – поддержал разговор, погибший через пару лет дед Ефим Тимофеевич.

- Трифон засевал 50–60 гектаров земли, сдавал хлеб и царю, и Советской, власти. С братом на пару имел молотильный агрегат. 10 лошадей, 10 коров, 50 овец.

- По-ноняшним временам, форменный богач.

- По-старому бы считался середняком. – Не соглашался Ефим Точилин. - Богач раньше имел огромные косяки лошадей. Считать тогда умели только до 100, на меньшее не разменивались. В ложбину между камней загоняли лошадей и отмечали черту. Через два-три года снова загоняют табун и смотрят, сколько прибавилось, одна или две сотни. Лошадей поставляли в Москву, в царские конюшни.

Отец и дед тяжело вздыхали, синхронно соглашаясь, что раньше жилось вольготнее. В тот год из центральной Украины по предательскому чумацкому тракту каждый день переселяли раскулаченных, везли их по две-три подводы в ряд. Восьмилетний Петька с соседскими ребятами, бегали смотреть на переселенцев…

- Глянь, даже младенцы есть! - везли целыми семьями, от мала до велика.

Передавать еду переселенцам надо было осторожно, пацанву нагайками отгоняли конвойные. Требовалось подкрасться к повозке, чтобы не заметил конный огэпэушник. Петька сколотил умелую ватажку и передавал выделенные матерью буханки, всем было жалко несчастных.

- Отнеси Петенька им хлебушка! – говорила сердобольная матушка. - Неизвестно как нам завтра придётся… Авось и нам кто поможет!

Повсеместно начались крестьянские мятежи против чудовищной коллективизации и высылки в северные края лучших хлеборобов-тружеников, самых уважаемых на селе людей. Этими изуверствами ведали райотделы НКВД, зачастую принуждая к пособничеству трусливых или алчных до чужого добра мужиков.

Как-то поехали они с отцом на рыбалку на тихую речушку Калку. Вдруг отец толкнул Петьку в кусты и сам притаился вслед за ним. Поперёк лога, со склона на склон, спускалась группа мятежников на лошадях и с… красным знаменем. Знамя колыхнулось по ветру, и Петька с трудом прочитал корявую надпись.

- «За власть Советов, без большевиков!»

Рыболовов всё же заметили и поскакали к ним. Отец спокойно вылез из-за кустов, прятаться не имело смысла. Первый из подъехавших, по виду вожак, нарочито придержал играющего коня прямо перед ними. Он сурово спросил:

- Кто такой?

- А тебе то что?

- Коммунист?

- Шахтёр. – С достоинством ответил Григорий.

- Не видишь что ли?

- Покажь руки!

- Смотри, коль хочешь. – Сказал отец и протянул натруженные, в точках въевшейся угольной пыли ладони. - У партийных таких рук не бывает.

- Точно! – Повеселел командир отряда, но почти сразу помрачнел.

- Ты почему не поддерживаешь своих братов–тружеников?

- Считаю бесполезным.

- Как так?

- Я под такими лозунгами уже воевал. – Отец кивнул на поникшее знамя.

- Окромя горя это ничего мне не принесло!

Вожак внимательно посмотрел на гордого незнакомца, хотел что-то сказать, затем передумал и, сплюнув на выжженную землю, важно отъехал…

Настоящая война шла в донецкой степи. В сотне километрах от Сталино находилось легендарное село Гуляй Поле, ставка непобедимого Нестора Махно. Хитрые селяне по надобности откапывали припрятанное оружие и отбивали своё драгоценное зерно. Кое-где в ход шли пулемёты системы «максим» и гранаты. Красная армия долго не могла погасить стихийные мятежи.

- С повстанцами справиться трудно, они сами народ. – Хмуро говорил отец.

Однажды мальчишки бегали за город, смотреть сбитый восставшими дюралевый самолет-биплан. Петьке он был знаком, на нём в 1929 году его отец, выиграв по лотерейному билету Осоавиахима, летал над городом. Полетав полчаса, Григорий Пантелеевич был страшно доволен видом города и окрестностей с такой высоты!

- Вот где Петька красота! - восхищался отец. - Подрастёшь, иди учиться на лётчика, за небом будущее...

«Донревком» прочитал Петька название на искореженном фюзеляже и пожалел сбитую машину-птицу...

После того как тысячи середняков были высланы в дальние края, в 1932 году в Донецкой губернии начались хронические перебои с продовольствием. Вся хлеборобная Украина корчилась в голодных судорогах. Страшный неурожай плюс принудительное изъятие всего зерна из колхозов, весной следующего года привели к катастрофическим последствиям. Люди ели трупы, обезумевшие матери, убивали младших детей, чтобы смогли выжить старшие.

- Видать сильно прижали селян. - Сталино, как и в остальные крупные города Украины хлынули измождённые сельские люди.