Вадим Каргалов - За столетие до Ермака

Получился для Ивана Салтыка вроде бы как отдых перед дальней дорогой: без него все свершалось в Вологде как надо, самому лучше не сделать. Да и помощники были хорошие. Федор Брех досматривал ратников. Пищальник Левка Обрядин хлопотал у наряда. Личко с холопами шнырял по малому Торжку, закупал товар. Советовали ему знающие люди перво-наперво брать топоры, ножи и иконки резные каменные, чем Вологда славится, полотенца льняные с красными петухами. Нарядный был товар, глаза разбегались.

А суда можно было и не смотреть – вологодские корабельные мастера и осначи славились по всей Руси…

В наместничьих хоромах, стоявших возле главной городской площади с потешным названием Ленивая площадка, было тихо, тепло, уютно. Тишина и ничегонеделание располагали к доверительным беседам.

Обычно сидели втроем: воевода Салтык, наместник Семен Пешек и священник Арсений, которого наместник знал давно и к которому относился с заметным уважением. Салтык же сблизился с Арсением за дорогу – вместе ехали в санях от самой Москвы. В дальней дороге, под взвизги полозьев и загадочные лесные шорохи, приоткрывается самый скрытный человек. А тут еще оказалось много общего и в судьбе, и в мыслях.

Арсений чем-то напоминал Салтыку приятелей дьяка Федора Курицына. Говорил Арсений просто, по-мирскому, на Божью волю не ссылался, но искал причины людских поступков в них самих. Тоже о разуме толковал, что единственно освещает путь человека. И наместник Петр мыслил вольно, легко было с ним беседовать. О многом говорили, но больше всего – о Земле Сибирской, о «человецех незнаемых» в восточной стране, о «языцех» разных и «иновиденых».

Понаслушался на Москве воевода Салтык о Сибири всякого, сомнительных былей и явных небылиц. Будто живет за Камнем, по соседству с Югорской землей, некая самоядь, молгонзеи, человечину едят. А иная самоядь по пуп лохмата до долу, а от пупа вверх якож и прочии человеци, рты на темени, а не говорят. Страна та обильная съестным, но зима жесточайшая до такой степени, что птицы замерзают на лету, а из-за обилия снега никакие животные не могут ходить, кроме собак. Четыре большие собаки тащат сани, в которых сидит один человек с необходимой едой и одеждой, только тем и спасается. А снега будто бы не сходят даже летом…

Здесь, в Вологде, небылицам не верили. Священник Арсений так и сказал: самоядь – те же люди, только в шкуры одеты и лицом темны, и рта у них на затылке нет, а что голову назад откидывают, когда принимают пищу, так это оттого, что ворот у одежды их глухой, высокий. И человечину самоядь не ест, в сибирской земле зверя, птицы и рыбы многое множество, зачем самояди человечину есть?

Да и не такая уж Сибирь незнаемая страна. Хаживали туда русские люди, вот наместник Семен может рассказать.

И Семен Пешек рассказывал, как в незапамятные времена пробирались новгородцы ватагами в Двинскую землю, прокладывая пути к Камню… Как продвигались русские люди к Студеному морю, утверждаясь на берегах северных рек – Двины, Вычегды, Сысолы, Выми – укрепленными погостами… Как в лето шесть тысяч восемьсот семьдесят второе [33] [33] 1364 год. перевалили ушкуйники Камень и в Югру вошли и по Оби-реке воевали до самого моря… Как еще при великом князе Дмитрии Ивановиче Донском построил первый епископ Двинской земли преподобный Стефан на Усть-Выми свой владычный городок, а престол тамошнего храма утвердил на пне необыкновенной великой березы, святилища местных язычников… Как московский воевода Федор Пестрый привел под руку великого князя Пермь Великую. Совсем недавно это было, в лето шесть тысяч девятьсот восемьдесят шестое [34] [34] 1478 год. , а стоит Россия на Каме-реке прочно…

По пути, проложенному предками, легче идти. Воевода Салтык не ощущал себя первопроходцем, но лишь продолжателем великого движения в сибирскую землю, которое началось для русских людей задолго до него и, наверное, будет продолжаться еще столетия, ибо огромен мир с той стороны, откуда всходит солнце. Может, именно потому и вологжане готовились к походу с будничной расторопностью, без тревоги. Радовала Салтыка их убежденность в благополучном исходе. И еще одно радовало Салтыка, хотя эту радость он старался людям не показывать: неприязнь вологодских служилых людей к князю Федору Курбскому Черному. Воевода Осип Ошеметков, сотники его, головной кормщик вологжанин Петр Сидень, да и сам наместник Семен Пешек Сабуров при упоминании о князе недобро морщились. Видно, сильно досадил чем-то вологжанам потомок гордых ярославских князей, вспоминали его не добром.

Раньше Салтык считал верной опорой лишь избранную сотню московских детей боярских, пищальников Левки Обрядина да своих послужильцев. Но оказывалось, что и вологжане – тоже опора. И начальные люди, и ратники… Снова – в который уже раз! – думалось Салтыку, что только в служилых людях опора государеву делу. Княжата и бояре-вотчинники сами по себе сильны, в вотчинах как в крепости сидят: и слуги военные, и оружие, и запасы всякие, и богатство наследственное, с государевой службой не связанное. Иное дело дети боярские и дворяне. Эти из рук государя смотрят, его милостями живы. Государь и военные служилые люди – вот твердость державы! Не наследственным богатством и не знатной породой должен славиться человек – близостью к государю всея Руси! Токмо так! Осторожненько делился крамольными мыслями своими с Семеном Пешком Сабуровым, с Осипом Ошеметковым. Семен сопел сердито, хмурился – сам был не из малых бояр, породой своей дорожил. Но с Салтыком не спорил, соглашался неохотно, что времена ныне другие, служебные. Но ведь и знатные роды верно служат государю. Себя в пример приводил: уж он ли не верен, не ревностен в государевой службе? А что своевольства в княжатах много, про то справедливо Салтык говорит. Самому ему, Семену, высокомерие князя Курбского не по душе. А Осип Ошеметков – тот открыто был за Салтыка. И от себя еще добавлял многое. Было бы пригоже, говорил, набрать из избранных детей боярских и дворян новое войско, в доспехах единообразных и с ручницами, и давать тем воинникам государево жалованье, а не поместья для прокорма. Может, на опольях, где земля добрая, поместье и прокормит, а в лесных местах, с худой землей, как? Вологодские да устюжские дети боярские с хлеба на квас перебиваются, мужиков-страдников по пальцам считают. Как с такого поместья служить? Длинные были разговоры, многозначительные, созвучные мыслям Ивана Салтыка. Вот бы дьяка Федора Курицына сюда – послушать, подсказать. Будет о чем рассказать на Федоровой братчине, когда в Москву возвратится…

Но когда это только будет, возвращение-то?…В обычный свой срок – на Мартына-лисогона [35] [35] 14 апреля. , когда лисицы из зимних нор перебегают в новые, – стронулась река Вологда: ледяными полями, белым крошевом, ширившимися полосами мутной воды.