Вадим Каргалов - За столетие до Ермака

На Марка-птичника [36] [36] 25 апреля. , в канун прилета певчих стай, отплыла от Вологды судовая рать воеводы Ивана Ивановича Салтыка Травина и сына боярского Осипа Ошеметкова – два легких насада с тюфяками на палубе и полтора десятка ушкуев, на каждом ушкуе по тридцать ратников.

Отгудели и смолкли колокола вологодских церквей.

Скрылся за поворотом реки Великий бор, и потянулись по сторонам низкорослые зубчатые ельники, осиновые голые рощицы, островки кустов в бурунах быстрой полой воды. Широко выплеснулась река Вологда на низкие берега, а когда судовой караван выплыл в Сухону – не на сажени приходилось считать водную ширь, на версты. Щедро в ту весну напитало водой Кубенское озеро реку Сухону, щедро!

Весеннее половодье – раздолье для кормщиков. Утонули в глубине мели и перекаты, везде привольная судовая дорога. Шли на веслах, изредка поднимали прямоугольные серые паруса. Кормщики торопили гребцов. До Устюга Великого поболе четырех сот верст, а сроку на путь воевода положил одну неделю, тут заторопишься!

Сама река помогала, несла по течению. Журчала вода, разбегались из-под острых носов кораблей треугольники волн и таяли на речной шири, не доплеснув до далеких берегов.

К вечеру третьего путевого дня дошли до Тотьмы, небольшого городка с соляными варницами и посадом. Переночевали в избах, в тепле, а наутро снова в путь. Правый берег Сухоны начал подниматься, но по левому борту по-прежнему тянулись залитые водой луга и пашни, и только редкие деревни кое-где просматривались над водной гладью, омываемые со всех сторон. Еще ниже высокие обрывы подступили к реке с двух сторон, и Сухона понеслась в пене и грохоте, а после теснины еще долго волновалась, раскачивая суда. Кормщик Петр Сидень сам взял кормовое весло, и ушкуи бежали в струе переднего насада, не отклоняясь в стороны.

Но так было только в теснинах, а остальное время кормщик стоял на палубе возле Салтыка, безразлично поглядывая на проплывающие берега. И священник Арсений, и Федор Брех, и воевода Осип Ошеметков, и пищальник Левка Обрядин были здесь, на переднем насаде. Телохранитель Аксай присел на корточки, прислонился к борту бритой головой, неразлучную свою сабельку в сторонку отложил: видел, что все свои, доброжелатели господина Ивана Ивановича.

Ощущение духовной общности с окружавшими его людьми не покидало Салтыка, согревало, вытесняя из головы тревожные мысли о предстоящей встрече с князем Курбским. Вспоминались предостерегающие слова дьяка Ивана Волка: «Не смиришь сразу государевым именем князя – дело погубишь!»

Перед Устюгом Великим еще раз сменилась река: правый берег под вешнюю воду ушел, а левый гребешком поднялся. Так и прозывалась эта круча – Гребешок, граду Устюгу порог. Сам город стоял на береговом обрыве, стекая к реке только пологими крышами посадских изб. Празднично желтели в вышине стены нового града, срубленного рвением наместника Петра Федоровича Челяднина. Но еще праздничней и нарядней гляделись насады и ушкуи, стоявшие уже на воде. Трепыхались цветные прапорцы, скалились затейливые медвежьи морды на высоких носах, отсвечивали медными бляхами повешенные на борта круглые щиты.

Салтык приказал палить из пищалей.

Плеснулись над водой языки пламени. Караван затянуло синим пороховым дымом. Взметнулись над городом всполошенные вороньи стаи.

Протяжно, басовито откликнулась пушка с крепостной стены.

Устюжане высыпали на берег – встречать судовую рать.

Выехал к пристани и князь Курбский с наместником Челядниным.

На людях князь был приветлив и радушен, обнял сбежавшего по сходням Салтыка, трижды облобызал, справился о здоровье, как обычай того велит. Улыбался князь гостеприимным хозяином, только настороженность в глазах не сумел спрятать. Колючие были глаза у князя Федора Курбского, с недобрым прищуром.

Большие воеводы бок о бок поехали к граду. Ни в чем не было умаления чести для Салтыка. Даже коня ему подали такой же масти, как у князя, и в столь же богатом убранстве. Наместник Челяднин скромненько приотстал. Великого ума был человек, не пожелал меж двумя жерновами тереться, всем видом своим отрешенным являл, что дело-де его сторона, пусть большие воеводы сами решают, а он пособлять будет, как государь Иван Васильевич повелел.

Сотник Федор Брех, Личко и Аксай затерялись в нарядной ватаге княжеских послужильцев, будто и нет их. А вологодский воевода Осип ехать в град не пожелал, отговорился, что надобно прежде людей развести на постой по посадским дворам.

В княжескую горницу вошли втроем – большие воеводы и наместник. Курбский по-хозяйски развалился в кресле, возле стола, покрытого красным сукном, указал Салтыку на другое такое же кресло. Наместник Петр Челяднин присел на лавку возле самой двери, бочком эдак присел, будто ненадолго.

Затянувшееся неловкое молчание первым нарушил князь Курбский:

– Здесь будешь жить, воевода? Места в хоромах хватит, богато отстроился Петр Федорович…

В словах князя Салтыку послышалась скрытая насмешка, и он неожиданно для себя возразил, хотя раньше собирался остановиться именно здесь, в хоромах наместника, и даже посчитал бы за обиду, если б не пригласили:

– Поближе к берегу лучше…

– Есть, есть на Нижнем посаде добрые дворы! – обрадованно вмешался Петр Федорович. – У купца Брилина, к примеру. Изба большущая, на подклети. Сенник с перерубом, сарай, баня. Пойду распоряжусь.

Опасливо покосился на Курбского и, не встретив неодобрения, выскользнул за дверь. Не удерживал наместника и Салтык. Понял, что не хочет тот вступать в спор между большими воеводами. А если не хочет – к чему неволить? С ним можно поговорить после, наедине. Так и Арсений советовал, когда перед самым Устюгом пересаживался с насада в малую ладью, выбежавшую наперерез судовому каравану из устья какой-то малой речки. Понимал Салтык, что у священника были причины не искать встречи с князем Федором Курбским Черным, ни о чем не стал спрашивать Арсения. Отметил только для себя, что гребцами в ладье сидели чернецы и гребли они сильно, умело. Если Арсений пожелает, то и догонит судовую рать, и перегонит…

Сидели воеводы друг против друга, присматривались.

Князь Курбский был невысок, плотен, черноволос, короткие крепкие пальцы постукивают по столешнице, будто дробь выбивают. Будто подгоняют: зачем приехал? зачем приехал?

Воевода Салтык много выше, сутуловат, волосы и борода светлые, с желтизной, глаза голубые, руки длинные, мосластые, плечи широкие. Сидит против окна на самом свету, но не щурится, смотрит открыто, прямо. От великого сие ума иль от малого?

Так и не решив, что думать, Курбский сам начал разговор:

– Государь и великий князь Иван Васильевич приказал поход за Камень мне. – Подчеркнул последнее слово голосом, сердито глянул на Салтыка и дальше мягче, но с упреком: – Тебя ожидаючи, Иван Иванович, время упускаем. Очистилась ото льда Сухона, и Двина очистилась. Вести о том имею…