Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар - Роман роялиста времен революции :

Отецъ пустыни и дочь Франціи. — Поведеніе герцогини де-Роганъ и ея друзей послѣ оправданія кардинала. Повсюду добродѣтель. — Свобода и дворяне того времени. — Графъ де-Хага. — Герцогиня де-Бурбонъ и St.-Martin. — Стишки на де-Буфлерсъ. — Предсказаніе Фридриха Великаго Лафайетту. — Аббатъ Бебе. — Виконтъ де-Вирье. — Графъ де-Дижонъ. — Графиня де-Вирье въ изображеніи m-me Лебренъ. — Портретъ Анри де-Вирье.

Пронесшійся шквалъ унесъ съ собою въ страшномъ безпорядкѣ и трагическія, а также и свѣтлыя, праздничныя воспоминанія. Кое-какіе запоздалые стишки еще носились надъ событіемъ, которое наканунѣ еще всѣхъ увлекало. Кардинала, сосланнаго въ Chaise-Dieu, пѣвецъ превратилъ въ "отца пустыни", m-me де-ла-Моттъ — въ дочь Франціи изъ-за лиліи, которою ее отмѣтили [11] Кто могъ бы усомниться, Что ла-Моттъ изъ рода Валуа, По приговору ока носитъ Гербъ рода своего. . Этимъ все и ограничилось.

Двери салона m-me де-Роганъ, закрытыя со смерти де-Валь, можетъ быть, помимо ея желанія, раскрылись вновь. Оправданіе кардинала служило поводомъ для посѣщеній стараго отеля въ силу духа моды. Принцы и принцессы изъ дома Конде [12] Принцъ Конде женился на Шарлоттѣ де-Роганъ, отъ которой родился герцогъ Бурбонскій въ 1756 г. , изъ дома Субизъ, Гемене, прибывали въ улицу Вареннъ, а съ ними все, что было связано съ ними узами дружбы или крови.

Если они вчера и стояли въ длинныхъ траурныхъ одѣяніяхъ въ рядахъ просителей передъ членами парламента, сегодня они мстили за это, празднуя оправдательный вердиктъ въ безумномъ весельѣ, къ которому пріемная мать Анри готова была присоединиться.

Уже давно герцогиня де-Роганъ отказалась оверсалиться, по выраженію маркиза де-Мирабо; теперь она обвиняла королеву въ паденіи монархіи. Королева вводила такіе странные порядки въ Версали! Такого же мнѣнія были и пmesdames", которыя, несмотря на свое вліяніе и милости, какими онѣ пользовались, во всемъ винили Марію-Антуанетту съ самаго восшествія ея на престомъ. Тѣ самые люди, которые такъ долго нападали на фаворитовъ, накинулись съ чувствомъ такого же оскорбленнаго цѣломудрія на легкомысленные поступки королевы.

Увы! То было время, когда скандальность облачалась въ добродетелъ. Все было нравственно въ этихъ салонахъ, гдѣ смѣялись смѣхомъ Вольтера, гдѣ проповѣдывалась мораль Руссо. Подобно наядамъ, которыхъ миѳологія селила въ нѣдра глубокихъ водъ, подобно нимфамъ лѣсовъ и полей, добродѣтель, въ концѣ того столѣтія, была душою изысканнаго слога, проклятій, утопій, увлекала людей, которые, казалось, были бы менѣе всего склонны увлекаться этою новою религіею.

Какъ предшественница ея, миѳологія, она увлекала тѣмъ, что олицетворяла всѣ человѣческія страсти въ образѣ божества. Каждый могъ такимъ образомъ поклоняться своимъ излюбленнымъ чувствамъ. Совершенно также для Анри, его мечты все болѣе и болѣе воплощались въ эти великія слова человѣчества и филантропіи, обоготворенныя обществомъ атеистовъ.

Эти великія слова заслоняли собою тѣ ужасные призраки Вильгельмсбада, — не то, чтобы масоны казались ему теперь менѣе преступными въ своихъ замыслахъ, но они представлялисъ ему менѣе опасными съ тѣхъ поръ, какъ къ нимъ присоединилосъ столько честныхъ людей.

Нечего и говорить, что общество тогда значительно измѣнилось. Не утрачивая своего легкомыслія и прелести, направленіе общества приняло другой оборотъ.

Философія стала шутливою и остроумною, геометрія походила на мадригалъ, политика облачилась въ гуманность, и все это было проникнуто строгими правилами и давними традиціями.

Вмѣстѣ съ m-me де-Роганъ, Анри явился теперь противникомъ "хитростей" Двора, вмѣстѣ съ нею онъ отрѣшился отъ прошлаго, чтобъ увлекаться будущимъ, которое являлось такимъ радостнымъ въ изложеніи политической экономіи.

Это все были точки соприкосновенія Вирье съ его благодѣтельницею. Ихъ сердечная близость превратилась въ духовную, пытливымъ умомъ изучали они все, что вносилось новаго изъ безчисленныхъ томовъ "Энциклопедіи" въ нравы и французскій языкъ.

Химія, чтобы не сказать — алхимія, проникла въ отель де-Роганъ и находилась подъ покровительствомъ де-Вирье.

Въ то время, какъ въ салонѣ занимались добываніемъ бриліантовъ, въ саду занимались аэронавтикою, — философія пользовалась верховной властью среди гостей герцогини. Одни, по словамъ m-elle де-Вирье, были за д'Аламбера, другіе за Руссо; у Фенелона, Малебранша, Бондильяка и даже Конфуція тутъ были адепты. На столахъ въ безпорядкѣ валялись правила святыхъ вмѣстѣ съ трактатами китайской морали, "и не рѣдко бывало, — прибавляетъ m-elle де-Вирье, — что мудрость крайняго Востока становилась выше нашей"…

По странному совпаденію эта древняя мудрость входила снова въ моду въ то самое время, когда въ Европу проникли либеральныя теоріи Новаго Свѣта, и при появленіи молодой свободы, обворожительной, страстной, подъ руку со старикомъ Франклиномъ, раскрывались всѣ двери, смолкали всѣ лозунги съ тою беззаботною французскою любезностью, которая передъ женщиною способна забыть свои самые дорогіе предразсудки.

Самъ король, первый, былъ примѣромъ, за нимъ всякій стремился поухаживать за прекрасною чужестранною,

Король и подданные, точно тотъ человѣкъ, который, какъ говоритъ Сепоръ, "сочинялъ пѣсенку о счастьѣ быть обманутымъ женою…", старались прибавить къ ней лишній куплетъ. Франція, такъ долго бывшая прелестною страною маленькихъ скандаловъ, подготовлялась къ превращенію въ отвратительную страну крупныхъ событій…

Эта переходная пора интересовала всю Европу. Одни изъ государей, какъ императрица Россійская, маркграфъ Байрейтскій, король Прусскій, оповѣщались о томъ, что дѣлалось въ Парижѣ, Іосифъ же II и король шведскій прибыли туда сами. M-lle де-Вирье разсказываетъ, что графъ де-Хага былъ однимъ изъ самыхъ ревностныхъ сторонниковъ равенства въ числѣ гостей герцогини де-Роганъ.

Вмѣсто того, чтобы помѣститься въ Версали въ отведенномъ для него помѣщеніи, онъ поселился у Туше, купальщика. Между Парижемъ и Версалемъ онъ не ѣздилъ иначе, какъ въ каретѣ-купэ. При немъ состоялъ всего одинъ лакей. Даже его пріемъ, желалъ-ли онъ того, или нѣтъ, явился насмѣшкою надъ торжественностью и величіемъ Версаля.

Его никто не ожидалъ, и въ день его пріѣзда король охотился въ Рамбулье. Когда королева предупредила Людовика XVI о пріѣздѣ графа де-Хага, онъ вернулся съ такой поспѣшностью, что пришлось послать за слесаремъ, чтобы открыть гардеробные шкафы, и довѣриться комнатному гарсону для совершенія туалета его величества. Бошомонъ разсказываетъ, что едва удерживались отъ смѣха при появленіи короля въ разныхъ башмакахъ: одинъ былъ съ краснымъ каблукомъ, другой съ чернымъ, одинъ съ золотой пряжкой, другой съ серебряной. Королева спросила его, не костюмированный-ли у нихъ сегодня балъ, и не открылъ-ли король его…