Алексей Павлов - Казак Дикун

В 1696 году Петр I отвоевал у турок крепостцу. Она и стала затем исходным началом развития города Берисла- ва, или Борислава. Здесь была налажена мощная переправа через Днепр: на перевозке чумаков с обозами и иных путников действовало 70 больших баркасов. Этим транспортом пользовались и черноморцы при переселении на Кубань.

Историю возникновения Берислава Федор Дикун узнал давно. Теперь же на постоялом дворе он слушал ее в переложении хлопцев, стремившихся хоть как‑то отвлечь его от хвори, значительно ухудшившей настроение их вожака.

— Рыцарские времена старой Запорожской Сечи, — с трудом поддерживая беседу, произнес Федор, — канули навсегда. Нам иная доля досталась.

В тот поздний февральский вечер у Дикуна с каждым

часом затруднялось дыхание, полыхнувшее крупозное воспаление легких нагоняло высокую температуру, отчего у больного уменьшились шансы на выживание. И Федор почувствовал это. Экскурс друзей в историю Берислава он незаметно перевел на свое последнее откровение перед неминуемым исходом.

— Меня терзали и терзают думки, — едва слышно произносил он свои признания, — в чем мы ошиблись, почему такой жестокой оказалась наша судьба. И я нахожу ответ только в том, что мы, сиромахи, во сто крат честнее и благороднее, чем наши притеснители. У них давно в груди не сердце, а замшелые камни, вместо Бога они поклоняются только золоту. И веры им быть не может никакой. А мы, несчастные, сохраняли еще в себе веру в сильных мира сего.

На лбу у Федора появилась испарина, он умолк, затем тихо сказал:

— Никогда не верьте богачам. Они все заодно.

Он терял сознание, бредил. В какой‑то миг невнятно произнес:

— Надия…

Под утро его не стало. Ошеломленные и подавленные прощались с ним друзья по походу на Каспий, екатерино- дарской эпопее, казематному обитанию в Петропавловской крепости. Один из местных офицеров, осведомленный о личности умершего, убежденно заявил:

— Смерть для Дикуна — наилучший щит от дальнейших мучений.

Последующий путь группа черноморцев совершила без своего вожака. В Екатеринодар она вошла 10 марта 1800 года. В сопроводительном документе указывалось, что при ее следовании из Санкт — Петербурга в Фанагорию в составе тринадцати человек по дороге умер казак Федор Дикун. Прилагалась копия свидетельства:

«Казак Федор Дикун по приключившейся ему болезни сего февраля с 16 на 17 чис\о в городе Бериславе умер».

На казенной бумаге стояли печать, подписи должностных лиц — городского комиссара Левицкого и регистратора Чепурного, дата: 18 февраля 1800 года.

В пунктуальности и оперативности бериславских чиновников, составлявших документ, угадывалась не простая служебная исполнительность. Они осознавали: с какой яркой личностью он связан, какую величину представлял простой казак на излете своей молодой жизни.

Атаман Бурсак оформил документы на прием прибывших двенадцати черноморцев и исполнил предписание на выплату прогонных денег сопровождающим санкт — петер- бургским офицерам, выдав им 400 рублей из войсковых сумм. «Расчетливы, канальи», — выругался про себя атаман, адресуя свой гнев столичным сановникам.

Возможно, в чем‑то и содержалась правота того бе- риславского офицера, который узрел в смерти Федора Дикуна его спасение от новых непереносимых моральных и физических пыток. Ибо то, что дальше происходило с главными обвиняемыми, подтверждало самое худшее предположение.

Дикун и Шмалько как главные «зачинщики смятения», а Собокарь и Половый как первые их помощники в начале следствия обрекались на казнь через повешение, а остальных их ближайших сообщников предлагалось «бить кнутом и, вырезав ноздри, сослать в вечную работу на галеры».

В Усть — Лабинской тюрьме судебная комиссия прорабатывала массовое умерщвление через повешение 165 бунтовавших казаков. Двух казачат — подростков за участие в бунте хотели прогнать сквозь строй в тысячу человек с нанесением ударов шпицрутенами одному — восемь раз, другому — десять.

Царь не утвердил проект. Через два года выяснилось немало старшинских злоупотреблений, общий тонус наказаний рядовых казаков смягчился. И все равно относительно основных вожаков бунта царь остался отнюдь не милостив. Он приказал «Дикуна, Шмалько, Собокаря и Полового' высечь кнутом, поставить знаки и послать на крепостную работу в Сибирь, а прочих оставить без наказания свободными». Разумеется, без всяких компенсаций и реабилитаций, как будто их более чем двухлетнее заключение вообще ничего им не стоило.

Теперь Дикун сам ушел из жизни, до свершения над ним позорной процедуры приговора. Второй лидер движения за права сиромы Осип Шмалько тут же был водворен в Екатеринодарскую тюрьму и тоже до суда скончался. В начале ноября 1800 года публичной экзекуции подверглись Собокарь и Половый. Распластанные на «кобыле» — деревянной лавке — и накрепко привязанные к ней веревками, они получили по 71 удару тяжелым ременным кнутом, которые с профессиональным усердием на

носил дюжий палач Крюков, специально командированный из Акмечети, ибо в самой Черномории никто из казаков не пожелал исполнить роль палача. Затем одного в ноябре, другого в декабре порознь отправили в Омск на строительство крепостных сооружений.

За всю войсковую камарилью Черномории, недобросовестное командование Кавказской оборонительной линии, Астраханской морской базы и в целом экспедиционного корпуса ответчиком был сделан подполковник Иван Чернышев, перенесший и сам немало мытарств, принявший в обратный поход на Кубань вконец измотанный половинный состав войсковой казачьей группы. Вина за ним, конечно, нашлась: отлучка от команды при возвращении с Каспия, непринятие мер к сотнику Черкащенко и хорунжему Холявко за присвоение ими казенных порций вина. Чернышев и названные офицеры лишались воинских чинов и званий, ссылались на поселение в Тобольск. Игнат Кравец, «поноситель» знамени — упекался подальше, в Восточную Сибирь.

Получалось, что судебный приговор свалил в кучу и правых, и виноватых, овец и козлищ, агнцев и демонов. Ни у кого из высшей знати, кастовой офицерской элиты за преступное отношение к воинам — черноморцам ни один волос с головы не упал. Котляревский, наломав дров, сам запросился в отставку и ее получил. Обремененный громадой сотворенного зла по отношению к Дикуну и его товарищам незадачливый атаман и сам закончил свой жизненный путь еще до прибытия опальных черноморцев в Екатеринодар — 18 февраля, то есть спустя два дня после смерти Дикуна в Бериславе.

Судьба — индейка сыграла и с ним недобрую шутку. Она явилась к нему, как роковое возмездие за его вероломство и жестокость. Разница была в том, что он умер старым, на седьмом десятке лет, а те, кого он поставил под чудовищный меч «правосудия» — все были молодые, полные надежд и чаяний люди.