Зиновий Фазин - Последний рубеж

Кто же? Колчак, Юденич, Корнилов — все успели уже уйти в небытие. Кто же, чья железная рука сейчас подхватит белое знамя и понесет вперед?

Железная рука…

Растерянные политики, поддерживавшие до сих пор Деникина, по словам одного из них, наиболее ярых и матерых, зажгли «Диогенов фонарь» и стали «искать человека». Выражение это принадлежит Шульгину, которому меньше всего подобала роль Диогена. Но пока люди имеют власть и силу — а Шульгин до революции и при Деникине был столпом старой власти, — они сами о себе бог весть что думают и пишут.

Справедливую оценку таким людям дает время… Но в ту пору они еще сохраняли какую-то видимость силы, и, бросившись искать спасителя, который «встряхнет белые полки железной рукой» — слова того же Шульгина, — господа белые политики остановили свой выбор на опальном бароне Врангеле, проводившем пока время в ресторанах Константинополя.

Было так. В тот самый день, 2 апреля, Врангель зашел в русское посольство в Константинополе, чтобы похлопотать о визе и валюте для выезда в Сербию. Там он предполагал поселиться. До всего того, что творится в России, ему уже дела нет. Обида грызла душу. Что произошло дальше, об этом давайте прочтем у самого Врангеля в его мемуарах:

«Я выходил из посольства, когда мне вручили принятую английской радиостанцией телеграмму из Феодосии от генерала Хольмана, представителя Англии при генерале Деникине. Хольман сообщал, что генерал Деникин решил сложить с себя звание главнокомандующего и назначил военный совет для выбора себе преемника. На этот совет генерал Деникин просил прибыть меня. Телеграмма показалась мне весьма странной. На службе я уже более не состоял, и приглашение Деникиным меня, только что оставившего пределы армии по его требованию, трудно было объяснить».

Полно, не знал будто, зачем зовут обратно в Крым, не догадывался! Знал! Догадывался! Пришло его время, пробил его час.

Проигрался в пух, так отойди, — таков закон. Разбит в бою — уступи место тому, кому, быть может, больше повезет. В игре как в игре, и на войне как на войне. Для Врангеля, как конногвардейца и военачальника, все это было непреложно. Так же как и то, что кто смелее и откровеннее всех критиковал Деникина за неумелое командование и провал похода белой армии на Москву, тот и должен по праву занять высокий пост главнокомандующего и спасти Россию. Единую, неделимую, ту Россию, какой она была до свержения монархии. Иной России Врангель себе не представлял и, правду сказать, не желал.

С такими мыслями явился барон на «Аякс».

А явился он сюда потому, что одновременно с телеграммой из Феодосии ему было передано приглашение верховного комиссара генерала де Робека «незамедлительно прибыть на «Аякс».

Опальный барон на «Аяксе». — Длинноствольные орудия вдохновляют генерала. — Каверзные вопросы и советы господина де Робека. — Про оружие и пшеницу. — Сговорились! — Еще кое-что о текущем моменте. — Назревает большая беда.

Теперь вы можете понять, почему у генерала пошла кругом голова, когда он ступил на чисто надраенную палубу огромного дредноута. Нахлынуло неизъяснимое чувство: тут было и тщеславие, на которое, казалось, он, Врангель, имеет право благодаря своим боевым заслугам, тут была и азартная вера игрока в свою фортуну, было и волнующее кровь ощущение мощи у себя под ногами. Ощущение, много значащее для военного человека, делающего его способным на все, на самые решительные действия. Мощь дредноута, эти длинноствольные орудия, торчащие отовсюду из стальных башен, как бы воплощали в себе и будущую мощь белой армии, которую он, Врангель, богом и судьбой призван возродить.

Разговор за столом, думаете, длился долго? Нет, и завтрак и последовавшая затем деловая беседа отняли немного времени.

«Я завтракал на «Аяксе», — рассказывал сам Врангель. — Мысли мои все время вертелись вокруг полученной (из Крыма) телеграммы. Я не сомневался, что борьба проиграна и гибель остатков армии (в Крыму) неизбежна. Отправляясь в Крым, я оттуда, вероятно, уже не вернусь. В то же время долг подсказывал, что, идя с армией столько времени ее крестным путем, деля с ней светлые дни побед, я должен испить с ней и чашу унижения и разделить с ней участь ее до конца. В душе моей проходила тяжелая борьба».

Тут, надо признать, возможно, все правда. Возможно, в баронской душе и происходила борьба, нельзя отрицать.

Положение остатков деникинских войск, разбитых и деморализованных после провала похода на Москву и едва унесших ноги из последнего опорного пункта белых — Новороссийска, было действительно трудным. Врангель знал — в Крым удалось перебросить едва сорок тысяч офицеров и солдат, да и то без орудий и лошадей, без обозов и военного имущества. Только чудом можно возродить былую силу этих войск.

Чудо… Чудо… А почему оно невозможно, если…

Разгром белых армий Деникина описан во многих книгах, и тот, кто дал бы себе труд изучить наиболее правдивые из них, был бы поражен: как бесцветно и бездарно все в действиях и самого Деникина, и его генералов; будто эти люди, весьма, кстати, образованные в военном отношении и опытные, ничего не понимали в происходящем.

Когда Врангель писал свои мемуары, немало таких книг уже вышло в свет в Советской России, и надо по справедливости отметить, со многим в них барон был согласен. К самой резкой критике действий Деникина и его ближайшего окружения Врангель был склонен и в тот апрельский день, когда завтракал и беседовал с де Робеком на «Аяксе». И хотите верьте, хотите нет, но ему, Врангелю, показалось, что чудо возможно, оно должно и наверняка совершится, если не повторить ошибок Деникина. А он, Врангель, их не повторит. Нет, он все учтет!

Скажите, — спрашивал де Робек, — чем объяснить, что почти три четверти офицеров русского Генерального штаба состоит на службе у большевиков?

— Это не так, — возразил Врангель, все думая о своем.

— Ну, две трети. Я читал в нашей прессе. Так или иначе, а много. И знаете, почему? Далеко не все хотят возврата к старой вашей империи, а Деникин к этому вел. Военная диктатура, восстановление самодержавия — нет, это уже не годится. Вам, генерал, предстоит показать себя перед всей Европой сторонником демократических начал государственного устройства в России. Весь вопрос в программе — с чем вы пойдете?

К чести де Робека надо заметить, что немало полезных советов надавал он гостю за время встречи. Советы были дельными и показывали, что де Робек кое-что смыслит в политике, хорошо знаком с положением в России и, что было уж вовсе вне сомнений, он отлично разбирался в умонастроении и психологии своего русского собеседника.

Он говорил Врангелю не открыто, конечно, но по смыслу намеки были более чем понятны: хоть обмани, но дай людям верить в то, что ты возврата к старому не хочешь и программа твоя — самая лучшая.