Зиновий Фазин - Последний рубеж

По столбикам нетрудно определить, как невелик был плацдарм. Километров десять в глубину, обеими флангами он упирался в Днепр.

— Мал золотник, да дорог, — улыбнулся мой спутник. — Здесь не было укрытий, как видите. Их требовалось создать, построить, сделать неприступными. И это удалось.

Я посмотрел искоса на своего спутника. Так он просто и сказал: «Это удалось». А как, черт возьми? Как удалось под огнем укрепить и укрыть наши войска в этой гладкой, как стол, степи, где тогда ничего не было, ни бугорка, ни рощицы, ни лощины или хоть мало-мальски подходящего оврага?

«Это было адски трудно, конечно?» — хотел я спросить, но решил, что и вопроса такого задавать не следует. Еще бы! Разумеется, это было… ну как бы сказать… это, пожалуй, и не сравнишь с тем, с чем командование Красной Армии имело дело прежде, при разгроме Колчака и Деникина. Вот эту мысль я счел возможным высказать старому ветерану. Он тут же одобрительно закивал седой головой:

— Ну да. Каховский плацдарм и вообще вся операция по освобождению Крыма — новое слово…

— То есть?

— Видите ли, за всю гражданскую войну это была единственная в своем роде операция: захват и долговременная оборона плацдарма, который потом сыграл огромную роль! Для того времени это был большой шаг вперед в стратегической и оперативной практике Красной Армии. Тут с лучшей стороны показало себя наше главное командование. На помощь войскам Эйдемана было брошено много сил и средств, чтобы укрепить плацдарм. Про генерала Карбышева слыхали? В гражданскую войну он был военным инженером, и укрепления на плацдарме возводились по его непосредственным указаниям. Его работа!

Я вспомнил: Карбышев, Герой Советского Союза! Человек, совершивший великий подвиг мужества в годы войны с гитлеровскими, фашистскими захватчиками. От них он и принял мученическую смерть и пал как герой.

— А знаете, с какой еще громкой фамилией связано сражение на плацдарме? Тут, в войсках, был тогда и молодой Говоров, известный вам Маршал Советского Союза. Командовал артдивизионом и отлично себя показал в боях на плацдарме. А было ему в ту пору всего двадцать три года!

Мы уже ехали по Каховке, а я все думал: молодой Говоров, молодые Эйдеман, Уборевич, Блюхер… И ясно представали перед глазами где-то вычитанные цифры: к концу 1917 года в русской армии числилось 12 миллионов солдат. Больше половины всей армии были молодые солдаты, призванные в 1914–1917 годах.

Юность революции, юность Красной Армии, и уже такие блестящие операции у нее за спиной!..

И вдруг я услышал, как мой спутник тихо напевает «Тачанку»:

Эх! Я придержал рукою шляпу, чтобы ее пе сорвало ветром от быстрой езды, и тоже подхватил:

О том, что мнится диктаторам. — Во имя чего готовился десант на Кубань. — Генерал Слащев обречен. — Страх одиночества. — Разговор по прямому проводу. — Сибиряки в бою. — Надежда на конницу.

Врангель, конечно, знал, что красное командование готовит удар по Каховке и другим пунктам нижнего течения Днепра.

Вот что он сам утверждает:

«В последних числах июля стали поступать сведения об усилении красных на правом берегу Днепра — со дня на день следовало ожидать форсирование крупными силами нижнего течения Днепра. Данные агентурной разведки и радиослежки давали основание предполагать, что главный удар будет нанесен из района Берислава силами трех-четырех дивизий».

Все знал, как видим.

И что же? Не придал значения, не понял, что здесь таится его скорая погибель? Странные вещи происходят с диктаторами. Что-то их вдруг ослепляет…

В самом деле — знал барон все! Ну, и на что же понадеялся, что решил предпринять в ответ?

«Ввиду этих данных, — читаем мы у Врангеля в его мемуарах, — генералу Кутепову и генералу Слащеву были даны соответствующие указания». Какие же? «Генералу Кутепову — упорно удерживать северный участок фронта; генералу Слащеву — оборонять линию Днепра, обратив главное внимание на Перекопский участок фронта…

В случае переправы противником через Днепр у Каховки и отхода Слащева к Перекопу я рассчитывал, дав противнику оттянуться от переправ, нанести переправившимся удар в тыл…»

Читатель уже понимает: барона тут ждала неудача. Но это обнаружилось уже потом.

В тот момент, когда у Каховки завязались бои, Врангель находился далеко отсюда — на Черноморском побережье. Он готовил новый большой десант, в этот раз — на Кубань.

Путь кораблей десанта лежал через Керченский пролив в Азовское море, а там местом высадки намечалась станица Ахтырская на кубанском берегу. Кораблей для войск десанта потребовалось много — десятки. Врангель придавал этой своей новой операции (он сам считал ее смелой и дерзкой) решающее значение. И когда под утро 7 августа ему доложили, что красные атакуют левый берег Днепра у Каховки, он только рукой махнул:

— Ну и черт с ними, пусть атакуют. Тем хуже для Слащева!

Был при этом Шатилов. Странный ответ барона мог бы кого угодно озадачить, но хитрый начальник штаба мигом все смекнул и посмотрел на своего шефа прищуренным взглядом заговорщика, которому ведомы все тайны.

А барон и не стал таить, почему он так равнодушно отнесся к вести, которая, казалось бы, должна была сильно встревожить главнокомандующего.

— Скажу откровенно, друг мой, я не очень буду огорчен, если Слащев сломает себе там голову. Поставлю другого и отобью Каховку в два счета.

— Но, ваше превосходительство, ведь…

— Шучу, шучу, — поспешно перебил барон. — Не беспокойтесь, все будет хорошо. Только бы десант наш удался. Мне нужна Кубань. Да еще Дон…

Есть люди, живущие верою других. Шатилов и принадлежал к таким. Он трезво отдавал себе отчет, что победить красную Россию можно только чудом. Но хотя чудес не бывает, верить надо, это — как в бога. Все веруют, веруй и ты — так было принято в той среде, к которой принадлежал Шатилов.

Десант грузился на корабли все в той же Феодосии. Вдвоем с Шатиловым барон объехал на машине причалы, поговорил с офицерами частей, отправлявшихся в новый десант.

«Намечаемый десант на Кубань не мог оставаться в тайне, — признается барон в своих записках. — Молва о том, что «идем на Кубань», облетела все тылы и дошла до фронта… Огромное число беженцев потянулось за войсками. Теснота при посадке была невероятная… По данным флота, было погружено 16 000 человек и 4500 лошадей, при общей численности войск в 5000 штыков и шашек. Все остальное составляли тыловые части и беженцы».

Барон утверждает далее: «Менять что-либо было уже поздно. Я объехал пароходы, говорил с войсками, а затем, пригласив к себе начальника десанта (им был генерал Улагай), еще раз подтвердил данные ему указания: