Игорь Ефимов - Свергнуть всякое иго: Повесть о Джоне Лилберне

Мэй. «История Долгого парламента»

«Я советую вам постоянно контролировать и менять агитаторов, чтобы они не загнили под влиянием и уговорами офицеров, как загнивает стоячая вода; добивайтесь чистки нынешнего парламента, удаления всех, кто заседал в дни бегства спикеров к армии; настаивайте на выплате жалованья, ибо свободный постой озлобляет против вас население, вынужденное уплачивать при покупке хлеба, пива, мяса акциз на ваше содержание и тут же отдавать вам все эти продукты даром; требуйте уничтожения церковной десятины, отмены монополий, принятия „Народного соглашения“. Но главное — не доверяйте генералам. Ибо они стакнулись с тем самым парламентом, который в июне объявил вас предателями, а в августе затеял войну против вас».

Лилберн. «Совет рядовым»

«В то время как генерал и совет армии прилагали все усилия к справедливому устроению королевства в союзе с ныне существующим парламентом, появились некоторые личности, военные и штатские, которые вели себя как отделившаяся партия и выступали с фальшивыми и скандальными обвинениями против тех, кто хотел остаться верным принятым ранее обязательствам. И этим людям удалось посеять такой раздор и смущение в умах, что генерал счел необходимым ради восстановления единства созвать общее собрание армии. Для чего сначала разделить армию на три бригады и устроить отдельные собрания этих частей, с тем чтобы первое имело место на равнине в Коркбуш-Филд, неподалеку от Уэра».

Из манифеста Совета офицеров

Выходя в темный тюремный двор, Лилберн машинально задержал дыхание, потом вдохнул полной грудью. Холодный утренний воздух больно ринулся в источенные легкие, голова закружилась. Несмотря на ранний час, комендант Тауэра уже поджидал его в караульной. Охрана поглядывала насмешливо, хотя и беззлобно. Было все же что-то унизительное в этих выпусканиях на день. Словно щенок на длинном поводке. А на ночь будьте добры обратно в конуру. Под замок.

Пока он подписывал очередную бумагу с обязательством вернуться не позже захода солнца, комендант пересказывал ему последние новости с острова Уайт, выспрашивал, что он думает о бегстве короля. Не сам ли Кромвель это подстроил? И как теперь сложатся отношения между армией и королем? А заседания совета в Патни уже закончились? И чем? Лилберн отвечал сдержанно, но про себя удивлялся: неужели он действительно стал настолько крупной фигурой, что комендант Тауэра готов вставать в шесть утра, чтобы поговорить с ним о политике?

Фонарь за воротами высвечивал мощеный полукруг на площади перед крепостью. Как только Лилберн ступил на камни, от дальней коновязи к нему ринулись две фигуры. Овертон добежал первым, обнял, ткнул треугольником носа в щеку. Уолвин долго мял руку в горячих ладонях, улыбался, заботливо вглядывался в лицо. Лилберн повел взглядом над головами друзей и вздохнул с облегчением — Элизабет не пришла. Вчерашний день он провел дома, и, видимо, ему удалось ее убедить, что страхи ее напрасны и ничего серьезного они не замышляют. В дальнем конце площади приоткрылась дверь пекарни, отсвет печей вырвался наружу, блеснул на спинах привязанных лошадей.

— Две тысячи экземпляров, мистер Лилберн. А может, и того больше. — Уолвин с гордостью оглядывал туго набитые седельные сумки. — Надеюсь, этого довольно? Печатники работали всю ночь.

— Неплохо было бы всунуть туда еще по пистолету, — буркнул Овертон. — Сегодня они могут оказаться нужнее.

Они уже отвязывали лошадей, когда за спиной у них раздался быстрый стук башмаков по камням и женский голос негромко и испуганно крикнул:

— Джон!

Лилберн сразу весь как-то отяжелел и нехотя обернулся. Элизабет остановилась в нескольких шагах, громко дыша, натягивая завязки чепца, переводя гневный взгляд с одного лица на другое.

— Нечего строить такую постную мину, Джон Лилберн. Вроде бы я не похожа на тех жен, которые только и умеют, что цепляться за стремя и бессмысленно вопить на всю улицу. И я не заслужила такого обращения. Господь свидетель, не заслужила.

Дыхание постепенно возвращалось к ней, но голос все равно слегка звенел от напряжения.

— Мы просто не были уверены, что его выпустят сегодня, и не хотели волновать вас прежде времени, — смущенно сказал Уолвин. — Но по их отъезде я немедленно собирался пойти к вам и все рассказать.

— «Выпустят»? Скажите лучше — «спустят со сворки». Уверена, что между собой тюремщики используют именно такой оборот. Джон, ты сам-то разве не видишь? Они просто спускают тебя на Кромвеля, как борзую на медведя. Но этот медведь свернет тебе шею. В Уэре собраны семь полков. Самых надежных, в которых ваши памфлеты почти не читают.

— Полк Роберта тоже придет туда.

— Ты все еще надеешься на своего братца? Да он побежит за генералами, куда бы они его ни позвали, и сделает все, что они прикажут.

— Мне не нужен сам Роберт. Мне нужен его полк.

— Хорошо, пусть даже полк придет. Хотя это будет прямой бунт, ибо им было приказано отправляться на север. И что? Сейчас, после бегства короля, солдаты снова тянутся к генералам, как овцы к пастухам. Как бы они ни опьянялись вашим «Народным соглашением», увидев себя один против семи, они протрезвеют. И что тогда? Вас выдадут как зачинщиков и подстрекателей и тут же передадут в руки полевого суда.

— В том, что вы сказали, много справедливого, миссис Лилберн, — Овертон говорил, не поднимая глаз, положив обе руки на спину коня. — Но при всем этом думаете ли вы, что мы имеем право не ехать? После всего, что мы писали и к чему призывали солдат?

Элизабет на минуту замешкалась с ответом, потом произнесла начало какой-то фразы: «Если бы все женщины на свете…» — но, видимо, почувствовав неубедительность того, что собиралась сказать, начала было искать другие слова, не нашла их и сердито умолкла. Лилберн подошел обнять ее — она отвернула лицо.

— Ты сама видишь, Лиз, не тот это случай, когда можно выбирать.

Он ткнулся лбом ей в плечо, потом быстро отошел и разобрал поводья.

— Кроме того, я дал расписку коменданту в том, что к вечеру буду в камере. Так что, хочешь не хочешь, мне придется вернуться целым и невредимым.

Она молча смотрела на него из полутьмы, качала головой. Похоже, только страх стать как «все женщины на свете» удерживал ее от того, чтобы вцепиться в стремя и завопить.

Овертон, уже сидевший в седле, дал Лилберну отъехать вперед, потом тронул коня. У въезда в улочку, ведшую к Бишопсгейту, они на секунду оглянулись. Две фигуры, освещенные печами пекарни, стояли рядом, отбрасывая длинную слитную тень через всю площадь, потом их скрыло углом дома.