Сергей Мосияш - Александр Невский

— Бери-и коня-я! — кричал Сава княжичу.

Увидев безуспешные попытки Александра вытащить ногу из-под Воронка, Сава протянул ему свободную руку. Когда княжич ухватился за нее, он понял, насколько силен летун. Стиснув ладонь княжича, Сава рванул его из-под коня. Боль в руке и ноге едва не лишила княжича чувств. Но он даже не успел наступить на ногу, как Сава подхватил его и кинул в седло.

Зная, куда несется все это гудящее сонмище, княжич повернул коня против движения, но Сава, подняв вверх руки, заступил ему путь и закричал:

— Нельзя супроть! Собьют! Скачи с ними. Нель…

Он не успел договорить. Скакавший мимо рыцарь со всего маху вонзил Саве копье промеж лопаток. Так с распростертыми руками и упал мертвый Сава перед своим конем. Конь вздыбился и, повинуясь воле нового седока, повернул по ходу общего потока.

Княжич скакал теперь в окружении рыцарей, каждый миг ожидая удара в спину. Но рыцари, из-за глухих забрал имевшие плохой обзор, видимо, и мысли не могли допустить, что кто-либо из русских уцелел впереди.

И когда Александр понял, что его принимают за своего, а скорее просто не обращают внимания, увлеченные атакой, он стал придерживать коня.

Ярослав, наблюдавший за боем с правого крыла, не мог видеть, что произошло с княжичем. Он все время следил за прапором, уверенный, что тот развевается там, где находится сейчас сын. Он считал, что заслон несколько замешкался при встрече с рыцарями и, наверное, оттого понес урон. Но откатывался заслон, растекаясь по сторонам точно так, как и велел князь.

Ярослав видел, как прапор, покружившись в водовороте, прибился наконец к правому крылу русских полков.

Когда весь рыцарский клин втянулся в мешок, князь дал команду к атаке. Опьяненные успехом рыцари рвались только вперед, чтобы завершить, как они считали, расчленение русского войска. И когда передние подскакали к реке Амовже и обнаружили, что перед ними нет ни одного русича, было уже поздно. «Мешок» закрылся, на крылья клина насели русские, и тут-то началась злая и жестокая сеча.

Напор русских был так неожидан и стремителен, что рыцари не могли развернуться и дать отпор. Да и не было у них места для маневра и атаки. Все войско сгрудилось на крохотном пространстве у реки. Русские напирали. У немцев началась давка. Часть рыцарей, увидев свободное пространство за рекой, ринулась туда. Но едва первая группа спустилась на реку, как лед провалился и рыцари стали тонуть вместе с конями. Тяжелые латы сослужили им теперь страшную службу.

Ни один человек не смог достичь другого берега.

Ужас охватил рыцарей, видевших все это с берега. И вместо того чтоб, собравшись с духом, попробовать пробиться назад, они стали спешиваться, бросать оружие, сбрасывать латы, шлемы и разбегаться вдоль берега реки.

Но русские дружины, ожесточившиеся в сече, никому не давали уходить. По рядам пронесся клич: «Крестить их!» — что означало только одно — всех рыцарей в реку.

Спасали дружинники лишь коней, и не только из жалости к ним, но и из своей корысти. Уж очень добрые были у рыцарей кони.

Когда рыцари были опрокинуты в реку, княжич одним из первых оказался у берега. Он остановил коня у самого обрыва и наблюдал «крещение», не чувствуя в сердце ни жалости, ни сострадания к погибающим рыцарям.

Слишком свежа была пред мысленным взором его картина гибели Савы. Он никак не мог избавиться от страшного видения: Сава с распростертыми руками умоляет повернуть коня — и копье, вдруг выскочившее из груди несчастного.

Княжич понимал, что жизнью своей обязан этому тщедушному на вид воину с сильными руками кожемяки, и было горько ему от мысли, что благодарить за это было уже некого.

— Александр Ярославич! — раздался сзади душераздирающий крик.

Княжич обернулся и увидел мчащегося к нему Ратмира с прапором в руке. Ратмир подскакал, кинул прапор своему спутнику, спрыгнул с коня, подбежал к княжичу и, схватив за стремя, прижался щекой к сапогу и зарыдал.

— Ярославич… Живой! Господи! Живой! — лепетал Ратмир. — А я боялся, а я… Прости, что я, Ярославич…

— Ну чего ты? — неожиданно растрогался и княжич. — Тебе я прапор велел беречь. Ты уберег. А где ж твои поспешители?

— Погибли, Ярославич. Погибли, меня и прапор бороня. Господи, — крестился Ратмир, — благодарю тебя, что оберег княжича.

Он плакал, не скрывая слез, и смотрел на княжича преданными, любящими глазами.

— Ярославич, Христом богом молю тебя, не ставь боле меня к прапору, ставь к стремени своему. Тебя боронить хочу, токмо тебя.

— Хорошо, Ратмир, хорошо. Будь по-твоему, — согласился сразу княжич, убедившийся на первой рати своей, что значит иметь рядом милостника. Преданного милостника. А что Ратмир именно такой, Александр никогда не сомневался.

Немногие спасшиеся рыцари бежали в Юрьев, заперлись там и стали готовиться к осаде. Но Ярослав по-иному решил: града этого не брать, а распустить все войско в зажитье, дабы как можно сильней разорить и пожечь земли Ордена. Он чувствовал, что немцы вот-вот мира запросят, и потому спешил нанести им больше урона. А чтобы послы немецкие подольше князя найти не смогли, Ярослав вместе с сыном и малою дружиной долго на одном месте не задерживался.

Немцы, увидев великие беды, свалившиеся на их земли, когда все в округе запылало пожарами, поняли — мир, нужен мир. Более того, его немедля надо искать, и на любых условиях. А чтобы была вера в их искренность и серьезные намерения, отрядили рыцари послами к князю самых знатных и богатых людей. Послы, не мешкая, поехали к князю. Ан не тут-то было! Куда послы ни явятся, одно слышат: был да днесь уехал. Почитай, целую неделю гонялись послы за князем. И уж сомневаться начали: полноте, да здесь ли он, может, давно уже в свой Новгород отправился?

Неведомо, сколько бы еще им бегать за князем пришлось, не прихворни Ярослав. По случаю нездоровья князя решено было на месте постоять дня три-четыре, чтобы мог больной полежать вволю, зарывшись в шатре в шубы медвежьи. Сильно знобило князя, и тепла, и покоя хотелось.

На другой день прибежали к лагерю послы немецкие. Князь о них узнал в самый разгар обеда. Он ел полулежа, прикрывшись шубой до самой груди, княжич сидел тут же на седле.

— Ну что, сыне, творить станем? — посмотрел князь на сына. — Догнали-таки нас мироносцы тевтонские. Приспичило.

— Принимать надо, батюшка.

— Это в таком-то виде, — ткнул князь костью обглоданной в шубу, которой прикрыт был. — Пристало ли победителю пред побежденными немочным являться? Еще подумают, что скоро аминь мне, возрадуются, а там, глядь, и мира расхотят.

— Может, сказать им, что почиваешь ты?

— Нет, и это не подходит, — поморщился Ярослав, и вдруг его осенило. — Послушай, сыне, прими-ка ты их.