Еремей Парнов - Витязь чести: Повесть о Шандоре Петефи

— Я Петефи! — бросил он им, дрожа от возбуждения, гордясь собой и именем своим гордясь.

На краю гибели, один против всех, последний паладин растоптанной свободы.

Вернула ли земля ему силу? Сомкнулись ли у него за спиной шеренги куруцев? Ни тени былого, ни отсветы грядущего не промелькнули на смуглом лице. Но было слово, как заклятие прошлым и будущим. Подсознательные страхи сатмарских выпивох кристаллизовались на имени, которое и впрямь стало знаком, и еще ощутимей предстала учуянная угроза.

Кольцо распалось. Бормоча проклятия, выборщики отступили и, пряча глаза, стали расходиться.

— Погоди, ты нам еще попадешься! — выкликали они, перед тем как исчезнуть в дверях.

— Прочь! Убирайтесь на псарню! — издевательским смехом отвечал на угрозы поэт. — У-лю-лю, презренные трусы!

На другой день сбежались встревоженные друзья, уже наслышанные о скандальном происшествии.

— Ты совсем как ребенок, — упрекнул Эндре Пап, которому поэт действительно годился в сыновья. — Разве можно было так неразумно рисковать?

— В самом деле, Шандор, — поддакнул Игнац Ришко. — Это могло плохо кончиться. Тебе нужно немедленно съехать отсюда.

— Это еще почему? — Над переносицей Петефи обозначились упрямые складки. — И не подумаю!

— Не безумствуй, — предостерег Пап. — «Олень» — оплот здешних консерваторов, и ты тут, как в мышеловке.

— Не посмеют. Я видел этих храбрецов!

— Ты плохо знаешь здешние порядки, — безуспешно пытался убедить Пап. — В Сатмаре всегда голосовали дубинками. Бывало, что и кандидатам в губернаторы доставалось.

— Я не выставлял своей кандидатуры, — презрительно усмехнулся поэт.

— Зато ты крепко им насолил, — против воли улыбнулся Ришко. — Умоляю тебя как друга, поживи у меня.

— Ни в коем случае. — Петефи гордо расправил плечи. — Эти псы, пресмыкающиеся перед изменником, грозились убить меня… Что ж, посмотрим! До завтрашнего дня я не сдвинусь с места.

Он и в самом деле вел себя как мальчишка, и переупрямить его было немыслимо. Отказался даже подняться к себе в номер. Так и остался в зале до самого ужина, непроизвольно сжимая кулаки, бросая вызывающие взгляды. Переживая вчерашнее, поджидал нетерпеливо врагов. Но они не возвращались. До самого вечера, когда остыл, подернувшись сальной пленкой, нетронутый гуляш, никто из вчерашних выборщиков так и не заглянул в «Олень».

— Я же говорил вам, что это подлые трусы! — Петефи торжествующе кивнул на пустые столы. — Что ж, видно придется мне самому к ним сходить!

В ратуше, где проходила торжественная регистрация нового фёишпана, появление вчерашнего скандалиста вызвало некоторое замешательство.

Поперхнулся оратор на трибуне, превозносивший личные и общественные достоинства сиятельного властелина Эрдёдского замка, прошелестели над рядами кресел возмущенные голоса.

Пап и Ришко только понимающе переглянулись в ожидании дальнейших событий.

Однако ничего из ряда вон выходящего не произошло. Оратора сменил другой, столь же красноречивый, а выборщики перестали перешептываться и коситься на колонну, у которой, скрестив руки, стоял поэт. Вскоре и сам Петефи понял, по-видимому, что порыв отгорел и более не повторится. Его присутствие здесь было бессмысленно, если не вовсе смешно.

— Пойдем, — кивнул он Ришко и добавил вполголоса, чтобы хоть как-то выйти из неловкого положения: — Никогда не слыхал столько чуши.

Петефи ощущал разочарование и острую, почти до слез, неловкость. Стыдно было смотреть друзьям в лицо. Он возвратился в «Олень» с угрюмо сдвинутыми бровями.

Все столы по случаю праздника святой Марии были заняты, и друзья решили подняться в номер.

— Скажу, чтоб нам принесли вина, — задержался Ришко, не доходя до лестницы. — Ба! Да здесь Телеки! — порадовался он, увидев знакомого, одиноко сидевшего в укромном уголке возле декорированного острыми рожками серн овального зеркала. — Пошли к нему!

— Кто это? — хмуро спросил Петефи.

— Граф Шандор Телеки, разве ты с ним не знаком?

— Не желаю иметь ничего общего с графьями, — передернулся гримасой Шандор. — Хватит с меня.

— Погоди, — удержал его Ришко, — этот граф не такой. Сейчас я тебя познакомлю, — и почти насильно потянул за собой упиравшегося поэта.

Последовал церемонный, несколько утрированный обмен поклонами, после чего раздосадованный поэт, как бык на красную тряпку, устремился в атаку.

— Между прочим, вы первый живой граф, с которым мне посчастливилось перекинуться словечком, — заметил он с равнодушной миной. — Честное слово…

— Раньше, выходит, дохлые попадались? — мгновенно парировал Телеки. — Садись! — Он обезоруживающе улыбнулся, переходя на дружеское «ты», и подвинул стул. — Черешневой палинки! — крикнул официанту.

— Попадались? — не сразу нашелся Петефи. — Это уж как поглядеть. Видишь ли, эрлаухт, — он язвительно ухмыльнулся, — я ведь бродячий комедиант, а потому сам не раз бывал в шкуре дохлого графа. Как тебе это понравится?

— В таком случае, мне следует у тебя поучиться. Ведь то, что ты пережил, мне еще только предстоит, — сказал он без тени улыбки. — Надеюсь, что не очень скоро, — закончил под дружный хохот.

— Молодец, граф, — одобрил поэт. — Откуда только ты такой взялся?

— О, ты еще не знаешь Телеки! — Ришко разлил по рюмочкам душистую водку. — В Париже он возил Штанчича к Ледрю-Роллену, в Тироле навещал Антала Регули, сопровождал в концертах по России гениального Листа… Откуда сейчас, милый граф?

— А, пустое, — отмахнулся Телеки и, переводя разговор на прежнее, похлопал Петефи по плечу. — Значит, живым графом быть тебе не доводилось?

— Увы, — состроил жалобную мину поэт. — Едва я успевал произнести скупую реплику, как тут же падал, заливая подмостки красным сиропом. Не знаю, быть может, теперь, после нашего знакомства, я наберусь побольше ума и сумею продержаться подольше. Недаром говорят, что лучший учитель артиста — жизнь.

— Так-то оно так, дружище, — Телеки с немыслимой ловкостью опрокинул рюмку и заел миндалем. — Только боюсь, что знакомство со мной не слишком обогатит твой жизненный опыт. Аристократ из меня, прямо скажу, никудышный. Недаром меня Диким графом прозвали.

— Что ж, с Диким графом я готов подружиться, — кивнул Петефи, постепенно проникаясь симпатией к столь оригинальному собеседнику. — У тебя, наверно, и поместья нет? — спросил все-таки с вызовом.

— Есть, — спокойно ответил Телеки. — Поблизости отсюда, наследственный майорат. Буду счастлив, если согласишься погостить под моим кровом. Знакомство с тобой — честь для меня. Да поможет мне бог завоевать твое доверие и дружбу.

— Меттерних окончательно спятил. — Небрежным движением кисти Кошут перебросил через рабочий стол газету с последними сообщениями. — Полюбуйтесь, господа, что происходит в Галиции… Поджоги имений, крестьянские самосуды, отвратительные зверства, в коих виновны обе стороны.