Лью Уоллес - Бен-Гур

Мать первой вспомнила о насущных заботах.

— Что нам делать теперь, сын? Куда мы пойдем?

Тогда Бен-Гур, возвращенный к обязанностям, разглядел, как бесследно исчезли следы болезни, к женщинам вернулась красота, и кожа у них стала подобна младенческой. Он снял плащ и накинул на Тирзу.

— Возьми, — сказал он, улыбаясь, — прежде чужие взгляды избегали тебя — пусть же не оскорбляют теперь.

— Разве сейчас война? — тревожно спросила мать, увидев у него на поясе меч.

— Нет.

— Почему же ты с оружием?

— Оно может понадобиться для защиты Назорея.

Так Бен-Гур открыл им всю правду.

— У него есть враги? Кто?

— Увы, мама, не все они римляне.

— Разве он не израильтянин и не идет с миром?

— Как никто прежде, но, по мнению раввинов и учителей, он виновен в великом преступлении.

— Каком преступлении?

— В его глазах необрезанные гои столь же достойны благоволения, как евреи строжайших правил. Он проповедует новый закон.

Мать молчала, и они отошли в тень дерева у скалы. Женщинам не терпелось вернуться домой и рассказать свою историю, но Бен-Гур убеждал их в необходимости следования закону, предусматривающему такие случаи. В конце концов, подозвав араба, он приказал отвести лошадей к воротам у Вифезды и ждать там, после чего воссоединенная семья отправилась к Горе Соблазна. Возвращение разительно отличалось от утреннего пути, все шли легко и быстро и вскоре добрались до свежей гробницы близ могилы Авессалома. Женщины разместились там, а Бен-Гур отправился сделать приготовления, требуемые их новым состоянием.

Бен-Гур поставил два шатра в долине Кедрон, чуть восточнее Царских Гробниц, снабдил их всеми удобствами, бывшими в его распоряжении и немедленно доставил туда мать и сестру, ожидающих осмотра раввином для засвидетельствования их очищения.

Выполняя свой долг, юноша сам подвергся столь серьезному осквернению, что не мог участвовать в великом празднике, ибо вход даже в наименее священный из дворов Храма был для него запрещен. Следовательно, не только желание, но и необходимость привязывала его к шатрам, где нужно было столь многое услышать от любимых людей и столь многое рассказать им.

Истории, подобные звучавшим там — печальный опыт, растянувшийся на годы, страдания тела и более мучительные духовные страдания — обычно рассказываются долго, ибо одно событие связано с другим подобно звеньям цепи. Он слушал, маскируя выражением внимания на лице, бушевавшие внутри чувства. Ненависть к Риму и римлянам достигла в нем апогея. В эти мгновения многие жестокие желания посещали его. Возможности больших дорог вставали сильными соблазнами, он серьезно думал о восстании в Галилее, и даже море, кошмар его воспоминаний, ложилось перед глазами картой, испещренной линиями имперских перевозок. К счастью, более разумные планы, выношенные в более спокойные часы, укоренились в нем достаточно прочно, чтобы победить самые сильные эмоции. Каждое из явившихся в воображении предприятий в конце концов приводило к прежнему заключению: серьезный успех может принести только война, в которой Израиль выступит прочным единством, и все вопросы и надежды кончались тем же, чем начинались: Назореем и его целями.

Временами возбужденный мечтатель находил удовольствие в составлении речи для него:

— Слушай, Израиль! Я, обещанный Богом рожденный Царь Иудейский, пришел к тебе, неся владычество, о котором говорили пророки. Встань и владей миром!

Если Назорей произнесет эти несколько слов, к какому взрыву они приведут! Сколько уст, заменив трубы, разнесут их, поднимая армии!

Произнесет ли?

И сжигаемый нетерпением, он отвечал по-земному, забывая о двойственной натуре этого человека и возможности, что божественное в нем преобладает над земным. В чуде, свидетелями которого Тирза и мать были в большей степени, чем он сам, Бен-Гур видел могущество, достаточное, чтобы воздвигнуть и удержать иудейскую корону над обломками итальянской, и более, чем достаточное, чтобы переустроить общество, превратив человечество в очищенную счастливую семью, а когда эта работа будет сделана, сможет ли кто сказать, что мир и покой не есть миссия, достойная сына Божия? Сможет ли кто отрицать Спасение? И, помимо политических последствий, какая личная слава осияет его как человека! Не в природе смертного отказаться от такого взлета.

Тем временем вниз по Кедрону и до Вифезды, особенно по обочинам дорог, до самых Дамаскских ворот, быстро воздвигались всевозможные временные жилища паломников на Пасху. Бен-Гур беседовал с пришедшими и всякий раз поражался огромному их количеству. Когда же он открыл, что собравшиеся представляют все части мира: города по обоим побережьям Средиземноморья до самых Западных Столбов, речные города далекой Индии, северные провинции Европы, и что, хотя они часто приветствовали его устами, непривычными к звучанию древнего языка его отцов, у всех была одна цель — великий праздник, им овладела новая идея. Быть может, он не понял Назорея? Быть может, этот человек под видом терпеливого ожидания скрывал подготовку и доказывал свою пригодность к славной задаче? Насколько больше подходил нынешний момент, чем тот, в Генисарете Галилейском, для принятия короны! Тогда поддержка ограничивалась тысячами, теперь он может призвать миллионы. Развивая эту теорию, Бен-Гур пришел к блестящим возможностям и просиял от мысли, что печальный человек под нежной внешностью и удивительным самоотвержением нес тонкость политика и гений солдата.

Несколько раз низкорослые, темнокожие, чернобородые люди с обнаженными головами спрашивали о Бен-Гуре у его шатра. Он всегда говорил с ними наедине, а на вопросы матери отвечал:

— Это мои добрые друзья из Галилеи.

От них он узнавал о передвижениях Назорея и планах его врагов — раввинов и римлян. Он знал, что жизнь этого человека в опасности, но не верил, что у кого-нибудь достанет смелости посягнуть на нее сейчас, когда ее надежно защищают слава и всеобщая любовь. Сама невероятная многолюдность казалась гарантией безопасности. А кроме того, по правде говоря, уверенность Бен-Гура основывалась на чудесной силе Христа. Если рассматривать вопрос с чисто человеческой точки зрения, то, что обладающий такой властью над жизнью и смертью, столь часто пользовавшийся ею на благо другим, не применит ее для собственной безопасности, было столь же невероятно, сколь невообразимо.

Не следует забывать, что речь идет о событиях между двадцать первым марта — по современному календарю — и двадцать пятым. В последний вечер этого промежутка Бен-Гур поддался нетерпению и поскакал в город, пообещав вернуться ночью.