Лью Уоллес - Бен-Гур

— И нет ничего, — сказал он, понижая голос, но не опуская глаз, — что ты не смог бы сделать.

Эти мгновения возбудили острейший интерес всех присутствующих. Симонид снова скрестил руки на груди, лицо Эсфири выражало замерший порыв, Ильдерим нервничал. Никогда человек не подвергается такому испытанию, как в момент получения огромного богатства.

Бен-Гур встал, принимая свиток, он явно боролся с нахлынувшими чувствами.

— Все это для меня подобно свету с небес, рассеявшему ночь, такую долгую, что я боялся, она никогда не кончится, и такую темную, что потерял надежду вновь обрести зрение, — сказал он хрипло. — Прежде всего, я возношу хвалы Господу нашему, который не оставил меня, а затем благодарю тебя, о Симонид. Твоя верность искупает жестокость других и возвращает веру в человеческий род. «Нет ничего, что я не мог бы сделать». Да будет так. Не мне в этот час уступать кому-либо в щедрости. Будь мне свидетелем, шейх Ильдерим. Слушай мои слова, как они будут произнесены, — выслушай и запомни. И ты, Эсфирь, добрый ангел этого доброго человека, слушай меня и ты.

Он протянул руку со свитком к Симониду.

— Перечисленное в этих бумагах имущество: корабли, дома, товары, верблюдов, лошадей, деньги — я возвращаю тебе, Симонид, и закрепляю за тобой и твоими навек.

Эсфирь улыбнулась сквозь слезы; Ильдерим быстро дергал бороду, и глаза его блестели, как агатовые бусины. Только Симонид сохранял спокойствие.

— Закрепляю их за тобой и твоими навек, — продолжал Бен-Гур, лучше владея собой, — за одним исключением и при одном условии.

При этих словах слушатели вновь невольно затаили дыхание.

— Сто двадцать талантов, принадлежавших моему отцу, ты вернешь мне.

Лицо Ильдерима просветлело.

— И ты присоединишься ко мне в поисках моих матери и сестры, предоставляя все твое для необходимых расходов, как я предоставлю все мое.

Эти слова произвели большое впечатление на старика Симонида.

Подняв руку, он сказал:

— Ты явил свой дух, сын Гура, и я благодарю Господа за то, что он послал тебя таким, как ты есть. Если я хорошо служил твоему отцу, пока он был жив, а потом — его памяти, то не хуже буду и для тебя; и, однако, должен сказать, что никаких исключений быть не может.

Показывая присудствующим оставшийся у него листок, он продолжил:

— Ты получил не весь отчет. Возьми это и прочти — прочти вслух.

Бен-Гур взял приложение и прочитал:

«Список рабов Гура, составленный Симонидом, управляющим.

1. Амра, египтянка, хранящая дворец в Иерусалиме.

2. Симонид, управляющий, в Антиохии.

3. Эсфирь, дочь Симонида».

Никогда прежде при мыслях о Симониде Бен-Гуру не приходило в голову, что по закону дочь наследует положение отца. Для него миловидная Эсфирь всегда была соперницей египтянки, возможным предметом любви. Он содрогнулся от неожиданного открытия и, вспыхнув, взглянул на нее; и так же вспыхнув, она опустила глаза. Тогда он сказал, присоединяя папирус к свитку:

— Человек, обладающий шестью сотнями талантов, в самом деле богат и может делать, что захочет; но дороже денег разум, который создал это богатство, и сердце, которое богатство, будучи накоплено, не смогло испортить. О Симонид, и ты, прекрасная Эсфирь, не бойтесь. Шейх Ильдерим будет свидетелем, что в тот самый момент, когда вы объявили меня своими рабами, я объявляю вас свободными; и что я сказал, то будет записано. Не довольно ли этого? Могу ли я сделать больше?

— Сын Гура, — сказал Симонид, — воистину, ты делаешь службу легкой. Я ошибся, есть вещи, которых ты не можешь сделать; ты не можешь сделать меня свободным по закону. Я твой раб навек, потому что однажды я подошел к двери с твоим отцом, и с тех пор в моем ухе след от шила.

— Отец сделал это?

— Не суди его, — поспешил воскликнуть Симонид. — Он принял меня в рабство этого рода по моей просьбе. И я никогда не жалел о своем шаге. Такова была цена, уплаченная мной за Рахиль, мать моего ребенка; ибо Рахиль не желала стать моей женой, пока я не стану тем же, кем была она.

— Она была вечной рабыней?

— Она была ею.

Бен-Гур мерял шагами пол, пытаясь умерить боль невыполнимого желания.

— Я и раньше был богат, — сказал он, внезапно останавливаясь. — Я был богат дарами великодушного Аррия; теперь пришло это огромное состояние, а с ним — ум, его создавший. Не промысел ли тут Божий? Дай мне совет, Симонид! Помоги найти правый путь и пройти им. Помоги стать достойным моего имени, и кто ты для меня по закону, тем буду я для тебя на деле. Я буду твоим вечным рабом.

Теперь старческое лицо Симонида просветлело по-настоящему.

— О сын моего покойного господина! Я не просто помогу тебе; я послужу тебе всей мощью моего ума и сердца. Тела у меня нет — оно погибло ради тебя, — но умом и сердцем я буду служить тебе. Клянусь в этом алтарем нашего Бога и дарами на алтаре! Только дай мне формально то, что я присвоил себе фактически.

— Назови, — с готовностью потребовал Бен-Гур.

— Будучи управляющим, я смогу заботиться о твоей собственности.

— Считай себя управляющим с этого момента; или ты хочешь письменное свидетельство?

— Твоего слова довольно; так было с твоим отцом, и я не хочу большего от сына. А теперь, если взаимопонимание достигнуто… — Симонид остановился.

— С моей стороны — да, — сказал Бен-Гур.

— Тогда говори ты, дочь Рахили! — сказал Симонид, снимая руку с плеча девушки.

Эсфирь, предоставленная самой себе, стояла, краснея и бледнея, затем она подошла к Бен-Гуру и сказала со всем обаянием женщины:

— Я не лучше, чем была моя мать; и поскольку она покинула нас, молю тебя, мой господин, позволь мне заботиться об отце.

Бен-Гур взял ее за руку и подвел обратно к креслу, произнеся:

— Ты добрая дочь. Будь по твоему.

Симонид положил руку дочери на свое плечо, и на некоторое время в комнате наступила тишина.

Симонид поднял отнюдь не утратившие властного выражения глаза.

— Эсфирь, — сказал он мягко, — ночь бежит быстро, и чтобы нам хватило сил на то, что ждет впереди, пусть принесут поесть.

Она позвонила в колокольчик. Тут же вошел слуга с вином и хлебом, которыми она обнесла присутствующих.

— Взаимопонимание, добрый мой господин, — продолжал Симонид, когда все были обслужены, — на мой взгляд, еще не стало полным. Отныне наши жизни будут течь вместе, как реки, слившие свои воды. Я полагаю, течение их будет лучше, если в небе над ними не останется ни одного облака. В прошлый раз ты вышел из моих дверей, получив кажущийся отказ в требованиях, которые я только что признал справедливыми; но это было не так, вовсе не так. Эсфирь свидетель, я узнал тебя, а о том, что я не оставил тебя, пусть скажет Малух.