Лью Уоллес - Бен-Гур

На западе балкон полукольцом охватывает конец дорожки, и над ним надстроены две галереи.

Сразу за балюстрадой расположены первые скамьи, за которыми возвышаются следующие ряды, представляющие сейчас несравненное зрелище — огромное пространство, красное и блестящее от человеческих лиц и расцвеченное пестрыми одеждами.

Западные секторы, начиная от линии, где кончается тент, занимает обычная публика.

Получив полное представление об интерьере цирка в момент, когда прозвучали трубы, читатель должен теперь представить себе огромное количество народа, замершего и затаившего дыхание в ожидании начала.

От ворот Помпея на востоке раздается согласное пение голосов и музыкальных инструментов. Вот выходит хор, открывающий процессию и игры; за ним, в мантиях и гирляндах, шествуют организатор и городские власти, дающие праздник; далее — боги на больших носилках или четырехколесных, богато украшенных тележках; за ними — участники соревнований, каждый в том костюме, в котором будет бежать, бороться, прыгать, биться на кулаках или править колесницей.

Зрелище прекрасное и впечатляющее. Перед шествием, как буруны перед носом лодки, бежит волна приветственных криков, и если немые боги никак не реагируют на встречу, то организатор и его товарищи не столь равнодушны.

Атлеты встречаются еще более бурно, ибо среди зрителей нет ни одного, кто не поставил бы на них хоть грош. И примечательно, как по мере прохождения выявляются фавориты — либо имена их громче слышатся в общем реве, либо они богаче награждаются падающими с балкона венками и гирляндами.

Если для кого-то сравнительная популярность разных видов состязаний среди публики еще оставалась вопросом, то теперь он разрешен. К великолепию колесниц и потрясающей красоте лошадей возничие добавляют свои мужественные фигуры, завершающие очарование зрелища. Их короткие туники без рукавов сшиты из тончайшего полотна назначенных цветов. Всадники сопровождают каждого, за исключением Бен-Гура, который по какой-то причине — вероятно, из-за недоверчивости — предпочел ехать один; на головах у всех, кроме него, — шлемы. Когда колесницы приближаются, зрители встают на скамьи, шум нарастает, и чуткое ухо может различить в нем пронзительный женский и детский визг; летящие с балконов цветы превращаются в ливень, до краев заливающий колесницы. Даже лошадям достается немалая толика приветствий, к которым они не менее восприимчивы, чем их хозяева.

Очень скоро выясняется, как и с участниками других состязаний, что одни пользуются большей популярностью, чем другие; а затем следует открытие, что почти каждый из занимающих скамьи, — женщины и дети равно, как мужчины, — носит цвета, чаще всего обозначенные лентой на груди или вволосах: зеленый, голубой, а в основной массе — белый либо алый с золотом.

На современных бегах, где делаются ставки, предпочтение отдается качеству лошадиных статей; здесь, однако, все определяет национальность. Если византиец или сидонец получили малую поддержку, причиной того — малое представительство на скамьях их городов. С другой стороны, греки, хоть их и много, разделились между коринфянином и афинянином, из-за чего так мало зеленого и желтого. Алый с золотом Мессалы был бы не в лучшем положении, если бы граждане Антиохии, чье лизоблюдство вошло в поговорку, не присоединились к римлянам, избрав цвета их фаворита. Остались сирийцы, евреи и арабы, чья вера в благородную кровь шейховой четверки, смешавшись с ненавистью к римлянам, которых они более всего на свете хотели бы увидеть побежденными и униженными, облачилась в белое и составила самую шумную, да, пожалуй, и самую многочисленную фракцию.

Когда колесницы выходят на беговую дорожку, возбуждение нарастает; у второго пункта, где, особенно на галереях, белый цвет доминирует, люди расходуют весь остаток цветов и сотрясают воздух криками:

— Мессала! Мессала!

— Бен-Гур! Бен-Гур!

Когда процессия минует, болельщики садятся на свои места и возобновляют разговоры.

— Клянусь Бахусом! Разве он не красив? — восклицает женщина, чей романтизм выдает развевающаяся в волосах лента.

— А как великолепна колесница! — отвечает сосед той же ориентации. — Сплошные слоновая кость и золото. Клянусь Юпитером, он победит!

Скамья за ними придерживается иного мнения.

— Сто шекелей на еврея!

Голос высок и пронзителен.

— Не будь опрометчив, — шепчет осторожный друг. — Дети Иакова не сильны в играх гоев, которые слишком часто мерзки в глазах Господа.

— Верно, но видел ли ты такое хладнокровие? А какие у него руки!

— А какие кони, — поддерживает третий.

— И, между прочим, — добавляет четвертый, — говорят, что он владеет всеми римскими штучками.

Апологию завершает женщина:

— Да, и он даже красивее римлянина.

Так ободренный, энтузиаст кричит снова:

— Сто шекелей на еврея!

— Глупец, — отвечает антиохиец со скамьи далеко впереди. — Известно ли тебе, что против него поставлено пятьдесят талантов, шесть к одному, на Мессалу? Спрячь свои шекели, пока Авраам не разорвал тебя, поднявшись из гроба.

— Ха-ха, антиохский осел! Перестань вопить. Ты-то знаешь, что ставил сам Мессала?

Таков был ответ.

И таковы были не всегда добродушные перепалки.

Когда, наконец, шествие закончилось и было снова поглощено воротами Помпея, Бен-Гур знал, что молитва его услышана.

Глаза Востока обращены к состязанию между ним и Мессалой.

К трем часам по современному стилю вся программа, за исключением гонок колесниц, была завершена. Организатор, мудро заботясь об удобстве зрителей, выбрал это время для перерыва. Немедленно были открыты вомитории, и все, кто мог, поспешили к портику, где расположились рестораторы. Те | же, кто остался на своих местах, зевали, сплетничали, обсуждали соревнования и ставки и, забыв все прочие разграничения, разделились на два класса: выигравших счастливчиков и мрачных проигравших.

Впрочем, показался и третий класс, состоявший из тех, кто интересовался только гонками и выбрал время перерыва, ;чтобы занять резервированные места. Среди последних был и Симонид с друзьями, чьи места находились напротив консульской ложи.

Кресло купца привлекло интерес зрителей. Кто-то назвал имя. Подхваченное, оно побежало по трибунам, люди карабкались на скамьи, чтобы взглянуть на того, о ком ходили рассказы, так перемешавшие удачу с несчастьем, как ни в какой другой известной Востоку истории.

Ильдерима тоже узнали и тепло приветствовали, но никто не знал ни Балтазара, ни двух женщин, следовавших за ним, закутавшись в покрывала.

Народ почтительно дал дорогу, и распорядители усадили вновь прибывших у балюстрады над ареной. Позаботившись заранее о комфорте, они воспользовались теперь подушками и скамеечками для ног.