Лью Уоллес - Бен-Гур

Наблюдатель, привлеченный цветами болельщиков, вскоре пришел бы к выводу, что преобладают три: зеленый, белый и алый с золотом.

Но оставим улицы и перенесемся ненадолго в островной дворец.

Пять больших канделябров в салоне только что зажжены. Сборище, преимущественно, то же, что уже описывалось в связи с этим местом. На диване по-прежнему спящая смена кутил и груда одеяний, а от столов доносится тарахтение костей и стук стаканчиков. Однако большая часть компании не занята ничем. Они бродят без цели, зевают до дрожи да останавливаются, чтобы обменяться пустыми замечаниями. Хорошая ли ожидается погода? Закончены ли приготовления? Отличаются ли правила цирка Антиохии от правил римского цирка? На самом деле, молодежь томится. Их нелегкий труд совершен: мы нашли бы их таблички — сумей мы взглянуть на них — исписанными ставками на состязания в беге, борьбе, кулачном бое — на все, кроме гонок колесниц.

Почему же такое исключение?

Милый читатель, они не нашли никого, кто рискнул бы хоть динарием против Мессалы.

А в салоне нет других цветов.

Никто не представляет его поражения.

Как, — скажут они, — разве он не превосходно тренирован? Не учил ли его имперский ланиста ? Разве его кони не пришли первыми в Риме? И потом — ну да! — он римлянин!

В углу, развалившимся на диване, можно увидеть самого Мессалу. Вокруг сидят и стоят почитатели, развлекающие его вопросами. Тема, разумеется, одна.

Входят Друз и Сесилий.

— Ох! — восклицает юный князь, бросаясь на диван у ног Мессалы, — клянусь Бахусом, я устал.

— Откуда вы? — спрашивает Мессала.

— С улиц; были на Омфалусе и за ним. Реки народу; этот город еще не знал такого. Говорят, завтра в цирке можно будет увидеть весь мир.

Мессала презрительно смеется.

— Идиоты! Клянусь Поллуксом! Они не видели игр, на которых устроителем — цезарь. Но мой Друз, нашли вы что-нибудь?

— Ничего.

— Эй, ты забыл, — сказал Сесилий.

— Что? — не понял Друз.

— Процессию белых.

— О великие боги! — восклицает Друз, подскакивая. — Мы встретили шайку белых, и даже со знаменем. Но — ха-ха-ха!

Он лениво упал на подушки.

— Жестокий Друз — нам любопытно, — говорит Мессала.

— Подонки пустыни, мой Мессала, и пожиратели отбросов из Храма Иакова в Иерусалиме. Что мне было делать с ними?

— Нет, — говорит Сесилий, — Друз боится насмешек, да я не боюсь, мой Мессала.

— Ну так говори ты.

— Мы остановили их и…

— Предложили поставить, — Друз не пожелал отдавать инициативу своему юному спутнику. — И — ха-ха-ха! Какой-то малый с чересчур тесной кожей на лице вышел вперед и — ха-ха-ха! — сказал: «Да». Я достаю таблички. «На кого ставишь?» «На Бен-Гура, еврея». «Сколько?» Он отвечает «Один… один…» Прости, Мессала. Клянусь Юпитеровым громом, мне нужно отсмеяться! Ха-ха-ха!

Слушатели подались вперед.

Мессала взглянул на Сесилия.

— Один шекель, — сказал тот.

— Шекель! Шекель!

Взрыв презрительного смеха сопровождал эти слова.

— И что же Друз? — спросил Мессала.

Выкрики, донесшиеся от дверей, отвлекли внимание туда, и поскольку шум там не прекращался, а, напротив, становился громче, даже Сесилий рванулся прочь, задержавшись лишь чтобы сказать:

— Благородный Друз, мой Мессала, убрал табличку и — по терял шекель.

— Белый! Белый!

— Дайте ему пройти!

— Сюда! Сюда!

Эти и подобные восклицания наполнили салон, прервав все другие разговоры. Игроки в кости бросили стаканчики; спящие просыпались, терли глаза и впопыхах доставали таблички.

— Я предлагаю тебе…

— А я…

— Я…

Так тепло был встречен почтенный еврей, попутчик Бен-Гура от Кипра. Он вошел, серьезный, спокойный, вежливый. Его балахон и тюрбан были белы без единого пятнышка. Кланяясь и улыбаясь, он медленно продвигался к центральному столу. Очутившись там, солидно подобрал балахон, сел и помахал рукой. Блеск камня на пальце немало помог установить молчание.

— Римляне, благороднейшие римляне, я приветствую вас! — сказал он.

— Проще, ради Юпитера! Кто он? — спросил Друз.

— Израильская собака… зовут Санбалат… — поставщик армии; живет в Риме; несметно богат; разбогател, заключая контракты на поставки, которые никогда не выполнялись. Однако, крутится, как паук в паутине. Не зевай, клянусь поясом Венеры, мы должны подцепить его!

С этими словами Мессала поднялся и, сопровождаемый Друзом, присоединился к окружающей поставщика толпе.

— До меня дошли слухи, — говорил тот, доставая таблички и раскладывая на столе с самым деловым видом, — что во дворце испытывают большие неудобства из-за отсутствия желающих поставить против Мессалы. Богам, знаете ли, нужно делать жертвы; и вот я здесь. Мой цвет вы видите; приступим же к делу. Сначала соотношение, потом суммы. Что вы можете предложить?

Слушатели, похоже, растерялись от такого напора.

— Торопитесь, — сказал он. — У меня назначена встреча с консулом.

Шпора возымела действие.

— Два против одного, — выкрикнуло с полдюжины голосов.

— Что? — изумился поставщик. — Всего лишь два против одного? И вы — римляне?

— Так возьми три.

— Три, говорите вы? Но ведь я всего лишь еврейская собака! Дайте мне четыре.

— Четыре, — не выдержал насмешки какой-то мальчик.

— Пять, дайте мне пять, — немедленно выкрикнул поставщик.

Стало очень тихо.

— Консул, ваш и мой господин, ждет меня.

Бездействие становилось неловким для многих.

— Пусть будет пять, — ответил один голос.

По рядам прошел радостный шум, потом они раздались, и вышел Мессала.

— Пусть будет пять, — сказал он.

Санбалат улыбнулся и приготовился писать.

— Если цезарь умрет завтра, — сказал он, — империя не останется вдовой. Есть по крайней мере один, у кого станет духа занять его место. Дай мне шесть.

— Шесть, — ответил Мессала.

Римляне зашумели сильнее.

— Пусть будет шесть, — повторил Мессала, — шесть против одного — разница между римлянином и евреем. И получив свое, о ненавистник свинины, не мешкай. Сумму — и быстро. Консул может послать за тобой, и вдовой останешься ты.

Санбалат холодно выслушал взрыв смеха, сделал запись и показал Мессале.

— Читай, читай! — требовали все.

И Мессала прочитал:

«Гонки колесниц. Мессала из Рима, заключает пари с Санбалатом, также из Рима, что он обойдет Бен-Гура, еврея. Ставится двадцать талантов в соотношении шесть к одному против Санбалата.

Свидетели: САНБАЛАТ.»

Все замерли в немой сцене. Мессала уставился в табличку, а все остальные глаза, широко раскрывшись, глядели на него. Он чувствовал взгляды и быстро соображал. Совсем недавно он стоял на том же месте, так же собрав вокруг соотечественников. Они помнят. Если он откажется подписать, репутация героя потеряна. Но подписать он не может; у него нет сотни талантов, нет и пятой части этой суммы. Вдруг все мысли исчезли, он стоял безмолвный и бледный. Наконец пришла спасительная идея.