Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

— Мне и самой не нравится, — честно призналась Жанна, — и я скрепя сердце принимаю в них участие. Вся эта роскошь не по мне, а видя вопиющую распущенность фрейлин, я просто прихожу в ужас. Где это видано, чтобы дамы сами ухаживали за мужчинами и вешались им на шею? Чудовищная безнравственность! При каком еще дворе можно увидеть такое? Немедленно же напишу письмо Генриху и поставлю его в известность обо всем, что здесь творится. Он должен быть готовым и не делать удивленных глаз, чтобы не прослыть невежественным провинциалом. Скорее бы уж уехать в По или Нерак, где настоящие люди с правдивыми улыбками и честными сердцами.

Она написала письмо сыну и отправила его с нарочным в По. Генрих лихорадочно вскрыл конверт, не потрудившись внимательно осмотреть печать, иначе сразу же обнаружил бы следы вскрытия, и углубился в чтение. Мать писала ему о том, какой она нашла принцессу Маргариту, подробно рассказала о ее фигуре, лице и манерах. Потом поведала о распущенности тамошнего двора, о том, как она пыталась обратить в свою веру Марго, и о том, как мадам Екатерина старалась воздействовать на Генриха через нее, его мать. Она мечтает видеть своего зятя в лоне Римско-католической церкви.

Генрих ответил, что будущей теще не добиться того, чего не хочет мать. Его вера священна.

Это письмо так же, как и все предыдущее, было вскрыто мадам Екатериной поздно вечером и прочитано при пламени свечи. Закончив чтение, старая королева пришла в негодование. Выходит, ее мечты развеялись, как дым! Желая не допустить усиления лотарингского дома и надеясь отвадить дочь от любовных сношений с Гизом, с которым та по-прежнему тайно встречалась, она и пошла на этот брак с принцем Беарнским, выгодный по двум причинам: во-первых, Генрих был властителем Наваррского королевства, во-вторых, брак уравновешивал политические амбиции враждующих партий и не давал Гизу приблизиться к престолу, чего она всегда так боялась. Но не ожидала, что он откажется принять католичество, и поскольку виновницей этого считала королеву Наваррскую, то и обратила теперь на нее всю злобу. Была еще, правда, надежда на искусство Маргариты, но вряд ли она могла потягаться в этом со свекровью, которую Генрих благоговейно слушал и почитал.

В Блуа Жанна снова заболела и пролежала в постели с неделю. Ее врачи не нашли ничего лучшего, как подтвердить прежний диагноз и посоветовать ей побольше отдыхать, беречь силы и нервы и, главное, не давать выхода раздражению, приводящему к усиленному сердцебиению, что требовало напряженной работы легких, из последних сил трудившихся в груди наваррской королевы.

Мадам Екатерина привела к больной Амбруаза Паре, и он, в ее присутствии выслушав Жанну, объявил то же, что и личные врачи: больная слаба, легкие едва работают, ей нельзя волноваться и необходимо беречь нервы и силы. Малейший срыв может привести к необратимым последствиям. Но если соблюдать предписанный режим, то опасаться нечего. Чистый и живительный горный воздух — вот что поможет ей в конечном итоге, но это опять-таки при соблюдении спокойного образа жизни. А пока он прописал успокаивающее и отхаркивающее питье.

Едва поднявшись на ноги, Жанна занялась разработкой брачной церемонии, необходимой ввиду различных вероисповеданий супругов. Она советовалась со своими пасторами, кардиналами, коннетаблем Монморанси, адмиралом Колиньи и английскими послами, которые как раз находились в Блуа по поводу подготовки брачного контракта между Елизаветой, их королевой, и герцогом Алансонским.

И 11 апреля 1572 года контракт был, наконец, обеими сторонами подписан.

Король Карл IX, попав под влияние Колиньи и одержимый, как и он, идеей завоевания Нидерландов, все время проводил в обществе адмирала, которого неизменно называл отцом (это было правдой; Карл и в самом деле остро нуждался в мужском авторитете и поддержке, которых был лишен, будучи еще ребенком, а потому чувствовал уважение и любовь к адмиралу, уделившему ему столько внимания), но при этом не посвящал мать в планы, считая, что она слишком нерешительна, чтобы начать военные действия. В действительности Карл боялся ее влияния, зная, что стоит ей вмешаться, как все его честолюбивые планы рухнут, и он не сможет противостоять ее запрету. В нем начал просыпаться единоличный, своевольный монарх и государственный деятель, и он был благодарен адмиралу за то, что тот дал ему уверовать в это.

Карл был уже взрослым и начал понимать свою значимость и как мужчина, и как правитель. Ему надоела постоянная опека матери. Он мечтал о славе полководца, и это было следствием его ревности к брату Анжу, уже ставшему главой католиков; их мать выказывала явное предпочтение Генриху, а Карла попросту считала марионеткой и с каждым днем все сильнее давила на него авторитетом. Этому пора положить конец, считал Карл. Перед ним был яркий пример — дед Франциск I. В его возрасте он уже прославился, одержав блестящую победу в битве при Мариньяно [4] В 1515 г. Франциск I разбил швейцарцев, находившихся на службе у Милана, в битве при Мариньяно. После этого с ними был заключен договор, согласно которому французский король за 700 000 золотых монет ежегодно имел право набирать в Швейцарии солдат к себе на службу. . Теперь настал его черед! Внук будет достойным деда. Колиньи — вот кто поможет избавиться от опеки матери, почувствовать себя настоящим государем и добыть военную славу!

Все это он понял сейчас, когда адмирал открыл ему глаза на действительное положение вещей. А Колиньи, почуяв влияние на короля, принялся претворять в жизнь свой план, с которым носился уже второй год. Этот политик и государственный муж уже давно начал свою деятельность в сфере покорения народов американского континента и приобщения их к идеям Реформации, отослав в 1555 году в Бразилию маршала де Виллеганьона, спустя семь лет — Жана Рибо во Флориду, а еще два года спустя отправил в Америку эскадру под началом графа де Лодоньера. Он мечтал колонизировать Америку и дружил с турками, в которых видел союзников в борьбе против Испании. Ныне он доказывал королю необходимость вмешательства в борьбу Нидерландов против испанского владычества, убеждая сто, что сии действия будут предприняты французским правительством исключительно в интересах внутреннего мира в королевстве. При этом сказал знаменитую фразу, вошедшую и хроники того времени: «Таков уж характер французов. Если дать им в руки оружие, они не выпустят его до тех пор, пока не обратят его на внешнего врага. Если это не удается, они поворачивают его друг против друга». Эти двое устраивали один другого: оба хотели воевать; один — чтобы утвердиться и заявить о себе как о полководце и полноправном властелине, другой — желая расширить границы французского королевства, увеличив при этом число сторонников Реформации.