Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

— И все же вспомните: нас предостерегали. Сначала герцогиня Ангулемская, потом ее муж, а за ними и остальные.

— Дело рук Гизов. Но я не убивал Франциска, он был моим соратником в итальянских походах. Его сын заблуждается. Как бы там ни было, я прощаю своим врагам…

— Нам надо покинуть Париж, злодеяния на этом не кончатся. Неудача еще больше обозлит врагов.

— Я не оставлю короля, мать сейчас же возьмет его в оборот, и тогда дело помощи Нидерландам пропадет, мы упустим Фландрию и гёзы не дождутся помощи. Нассау и Ла Ну проклянут нашу нерадивость.

— Это ваше последнее слово?

— Раны не опасны, я скоро поправлюсь, и мы продолжим машу борьбу.

— Адмирал, адмирал, уезжайте отсюда, сдалась вам эта война! Вслед за вами уедем мы, здешний воздух вреден, в нем запахи пороха и крови!

— Вы можете уехать, король отпустит вас, а я его не оставлю. Со мной будут мои слуги, король защитит их.

— Разве он смог защитить вас?

— Он накажет виновных, я уверен. Он любит меня и не простит моим врагам.

После полудня король собрался ехать к адмиралу. Его мать не пожелала оставлять их одних: черт знает, до чего они могут там договориться вдвоем — возникнут еще подозрения, как будто их и так не хватает в связи со смертью Жанны Д'Альбре. Заодно она прихватила сиятельных вельмож — злейших врагов адмирала в вопросах веры. Еще одно театрализованное представление, которое Колиньи со свойственными ему чувственностью и простотой принимает за чистую монету.

Карл прослезился у постели адмирала и громогласно поклялся сурово покарать обидчиков «своего отца».

— Эта боль причинена мне, а раны нанесены в сердце Франции! — воскликнул он. — Но я найду убийц, и моя месть будет страшной!

— Искать далеко не надо, — ответил Колиньи, — и так ясно, откуда повеяло дыханием смерти. Вскоре приметы и свидетели скажут об этом.

Беседа принимала щекотливый характер, и Екатерина, для виду несколько раз приложив платок к глазам, предложила королю уйти, дабы дать больному покой.

Немедленно было начато следствие, которое поручили президенту де Ту и советнику Кавеню. Им без особого труда удалось, допросив свидетелей, установить виновных в покушении — семейство Гизов. Лошадь была из их конюшен, на аркебузе стояло клеймо Лотарингского дома. Почуяв неладное, Гиз решил вовремя улизнуть, пока еще не собрали основные улики. Король нехотя отпустил герцога, но пообещал, что немедленно же разыщет его, если установит причастность к покушению. Гиз тут же поспешил убраться, но на полдороге свернул налево и заперся у себя во дворце. Теперь от его лица в качестве защитников выступали мать и дядя. На них он полностью и положился, а сам тем временем, невидимый, но для нужных лиц вполне досягаемый, принялся внедрять в жизнь план, первым и самым деятельным союзником, в реализации которого должна была стать Екатерина Медичи.

Итак, два акта трагедии уже были сыграны: один — с женщиной, другой — с мужчиной. Оставался третий, заключительный. Массовый.

А пока король предоставил улицу Бетизи и часть Монетной для гугенотов, дабы они, собравшись все вместе, чувствовали себя в безопасности.

А на улицах и площадях Парижа, по которым Гиз пробирался к дому, вовсю свирепствовали, кричали, брызгая слюной изо рта, насылали проклятия на противников Христовой веры и призывали обрушить на их головы справедливую кару монахи из близлежащих монастырей и проповедники с амвонов церквей. Так ли уж трудно было им настроить толпу на убийство? Фанатики выполняли чудовищную миссию среди населения, и оно, истово крестясь и молясь Богу, в религиозном угаре, которым заражено было отнюдь не сегодня, клялось беспощадно истреблять гугенотов по первому же знаку, данному церковью или любимцем, защитником истинной веры — Гизом. И молодой герцог понял, что звездный час пробил.

На улицах Парижа повсюду ходили вооруженные толпы гугенотов и кричали о возмездии, которое они свершат сами. Они окружили дворец Гизов и, потрясая оружием, требовали выдать убийцу адмирала, в противном случае они разнесут «рассадник заразы». Ничего не добившись, они отправились к Лувру и там произвели ту же манифестацию с теми же угрозами.

А святые отцы продолжали разжигать злобу и ненависть в обнищавшем народе, в простых крестьянах и бедняках, которых голод погнал сюда из деревень, но которые и в городе не нашли ничего, поскольку он был перенаселен из-за огромного числа гугенотов, все кругом оккупировавших, все кругом поевших. И тут же напоминал монах этим людям, уже сжимавшим в руках оружие и потрясавшим кулаками, как жрут, пьянствуют и веселятся гугеноты на свадебных торжествах за счет городской казны, за счет налогов, взимаемых из их кармана, в какие нарядные одежды они одеты в противоположность дряхлому рванью народа. Доставалось даже королю и его матери за то, что они допустили такое беззаконие и издевательство над гражданами королевства, устроив богопротивную свадьбу; но они были оправданы, поскольку было оговорено, что не иначе как колдовством сумел король еретиков заполучить себе в жены их принцессу, жемчужину Франции.

Париж кипел. Париж готовился отомстить. И теперь предстояло сделать последний шаг.

Оба, Екатерина и Гиз, сразу же поняли это. Он послал гонца с запиской. Она тут же прислала его обратно с клочком бумаги, на котором написала:

«Приходите немедленно под любым видом в сад Тюильри со стороны конюшен, так вас не заметят. Пароль: Месса».

Тем временем Колиньи, наконец, почувствовал, что готовится какое-то злодеяние. Все предупреждали об этом, в том числе и те самые гугеноты, что бродили по улицам Парижа и видели вооруженные толпы.

Первым забил тревогу всегда подозрительный Монтгомери, и тут же покинул столицу вместе со своим отрядом. Следом за ним исчез герцог де Лонгвилль. Потом Анри де Поплиньер; этот сказал на прощанье адмиралу и королю Наваррскому, как и все остальные:

— Последуйте за нами, пока еще не поздно.

Но адмирал не послушал. Он не мог оставить короля одного, это означало бы крушение планов по примирению враждующих партий, которое он видел в совместной борьбе против Габсбургов.

Двадцать третьего августа днем в саду Тюильри, по одну сторону которого возвышался замок, собрались представители католической партии, чтобы составить два заговора: один против гугенотов, другой — против короля. Оба должны были осуществиться в одно и то же время. Переодетого до неузнаваемости Гиза встречали королева-мать, герцог Анжуйский, Таванн, герцог Омаль и итальянцы: Невер, канцлер Бираг и Альбер де Гонди, бывший воспитатель Карла IX, имевший и по сей день на короля большое влияние; ныне он — граф де Рец.