Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

И, обняв ее спереди за шею, чтобы не упала, всадил ей в спину кинжал по самую рукоять. Пропоров власяницу, дымящееся кровью лезвие вышло ниже его руки через грудь.

Хладнокровно выдернув кинжал, Дюрфор хотел вытереть его об одеяние мнимой монашенки, но женщина уже упала лицом вниз: рано он убрал руку. Пришлось нагнуться. Ее ладонь оказалась прямо на носке его сапога. Почувствовав, как бьются в конвульсии ее пальцы и увидев, как в сторону того же сапога пополз ручей крови изо рта убитой, Дюрфор отошел, дав знак швейцарцам бросить тело с моста в реку.

Видя все это и рассчитывая пройти незамеченными, друзья наши уже было миновали группу офицеров и отошли на добрый десяток шагов, как вдруг один из тех, кто окружал Таванна, воскликнул:

— Шомберг! Клянусь бородой Иосифа, что это он! Постой, куда же ты? Не хочешь повидать старых товарищей? Нет, клянусь ликом Богородицы, я заставлю тебя обернуться и поздороваться со мной!

И он помчался догонять гугенотов. Как быстро они ни шли, он все же догнал их и вцепился Шомбергу в раненое плечо. Тот скрипнул зубами от боли и повернул голову.

— Ну вот, — вскричал офицер, — видишь, я не ошибся, это действительно ты! Что же не узнаешь давних друзей, а ведь мы вместе служили когда-то коннетаблю Монморанси! Э-э, да вы весь в крови, кто это тебя так отделал? Да ты и бледен, как мертвец… Постой, ведь мне говорили, что ты стал гугенотом…

Он посмотрел на спутников Шомберга, побледнел и испуганно сделал шаг назад.

— Лесдигьер?.. Вы?.. Гугенот?.. И Матиньон!

— Бога ради, — тихо проговорил Шомберг, — прошу тебя, не выдавай нас, хотя бы ради старой дружбы. Если ты подымешь крик, нам придется проститься с жизнью.

— А-а, понимаю, — произнес давний знакомый Клод де Ла Шатр, тот самый, что отдал однажды королю Франциску II свой кошелек. — Тебе и твоим друзьям пришлось нелегко этой ночью. Наверное, вас здорово потрепали в Лувре?

— Если бы в Лувре! На Сент-Оноре нам довелось повстречать Месье с его солдатами. Хорошо еще, что их было немного.

— Ого! Встреча эта, видно, обошлась недешево, удивляюсь, как удалось выбраться живыми. Но я вижу на всех вас повязки и кресты. Это поможет избегнуть смерти в чудовищной свалке, к которой я и сам испытываю отвращение, ибо здесь брат убивает брата, чтобы занять его место, сын отца из-за любовницы, а дочь выдает убийцам мать, потому что хочет завладеть ее богатством и домом. Эта ночь удобна для того, кто давно мечтал свести с родственниками или друзьями личные счеты. Однако, как бы там ни было, а сегодня католики истребляют гугенотов по приказу короля. Но в моей душе еще осталось кое-что от порядочности и офицерской чести, и я не позволю себе выдать вас, господа, невзирая на ваше вероисповедание, до которого мне нет никакого дела.

— Вы благородный человек, Ла Шатр, — произнес Лесдигьер. — Клянусь вам, я не забуду этой встречи.

— Всегда к вашим услугам, мсье. Я не сделаю подлости Шомбергу, с которым мне в военных походах приходилось спать, накрывшись одним плащом. Я не выдам и вас, Лесдигьер, потому что глубоко уважаю, как честнейшего и благороднейшего рыцаря Франции, а также потому, что одно время вы были моим учителем и я знаю ваш клинок, который несет смерть любому, кто посмеет взглянуть на него. Я с чистой душой отпущу и вас, господин Матиньон, потому что в свое время относился с большим уважением к принцу Конде, которому вы служили, и которого так подло убили, а также потому, что вы являетесь другом мсье Шомберга и мсье Лесдигьера.

— Благодарю вас, сударь, а теперь с вашего позволения мы покинем это место, ибо мост горит под нашими ногами.

— Идите, и да хранит вас всех Бог. Хорошо еще, что вас не заметил Таванн…

Они простились с приятелем Шомберга, и отошли уже на несколько шагов, как вдруг нос к носу столкнулись с другим дворянином, который, судя по его нахмуренным бровям и недоброму взгляду, вовсе не был так миролюбиво настроен к беглецам, как Ла Шатр.

— Шомберг! — воскликнул он, загораживая собою дорогу. — Вот где довелось нам встретиться!

Шомберг поднял голову. Перед ним стоял де Вард, они тоже вместе с ним служили когда-то коннетаблю Анну де Монморанси.

— Но я не отпущу тебя так просто, как это сделал Клод де Ла Шатр, — хищно заулыбался де Вард. — Я слишком хорошо помню, как ты всегда оттеснял меня на задний план и не давал мне выслужиться при покойном коннетабле. Одно время и даже предлагал тебе дружбу, но ты отверг ее, и я пообещал, что не забуду этого.

— Я не подаю руку дружбы негодяям вроде тебя, — отмерил Шомберг.

— Ах так! — вскричал де Вард и, отскочив в сторону, выхватил шпагу. — В таком случае ты отдашь мне свое оружие, а сам встанешь на колени, извинишься передо мной и примешь мессу! Именно мессу, я ведь знаю, что ты перешел к реформатам! Ну же! Исполняй! Я не буду долго ждать!

И он приставил острие клинка к груди Шомберга. Но Лесдигьер быстрым движением выбил шпагу из рук.

— Что?! Бунт против короля! — де Вард отскочил в сторону и закричал, указывая на троих друзей: — К оружию! Все сюда! Смерть гугенотам! Бей еретиков!

Таванн порывисто обернулся. Несколько секунд он пристально всматривался в лица протестантов и вдруг воскликнул:

— Лесдигьер! И как это я не заметил! Все ко мне! Гугеноты на мосту! Взять их! Доставить сюда живыми или мертвыми, именем короля!

Его офицеры, сразу же узнав всех троих, бросились выполнять приказ начальника, однако одного взгляда было достаточно, чтобы понять о не слишком-то большом желании связываться с такими сильными шпагами, одна из которых принадлежала самому Лесдигьеру. Что касается горожан, то, наспех произведя несколько выстрелов, они тут же со всех ног, как стая голодных псов, которым наконец-то позволили приступить к еде, кинулись на несчастных протестантов, не подозревая, конечно, о том, что руководило офицерами.

Но еще раньше, чем Таванн раскрыл рот, гугеноты бросились бежать, поэтому теперь от погони их отделяло значительное расстояние. Но кое-кто уже бросился им наперерез со стороны домов, стоящих по обе стороны моста. Однако, ослепленные жаждой убийств, они не соизволили обратить внимание, что за поясом у каждого из беглецов было по паре пистолетов, и те, кто с пищалью или рогатиной подбегал слишком близко, удостаивались пули или хорошего удара шпагой, от которых уже не поднимались. Все же гугенотов преследовали, и они слышали топот ног и неистовые крики. С каждым мгновением погоня приближалась, будто бы черная богиня ночи настигала их [31].

— Может быть, бросить в самую гущу этих фанатиков камень, как это сделал Ясон [32]? — прокричал Шомберг.

Но отвечать было некогда. Мост уже кончался, куда сворачивать дальше, да и стоило ли — никто не знал. Положение было отчаянным: у них не было теперь времени, чтобы зарядить пистолеты. Все же им удалось, превозмогая боль и слабость, миновать улицу Святого Варфоломея и выбежать на мост Сен-Мишель. На их счастье, здесь было совсем мало вооруженных людей.