Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

Так случилось, что наши друзья благополучно миновали мост Сен-Мишель и уже собирались свернуть на одну из боковых улочек Университета, чтобы затеряться там, как вдруг Лесдигьер взял за руки спутников и быстро потащил их в сторону двухэтажного дома с мансардой, стоявшего в самом конце моста или, вернее, в начале его. Недоумевая, друзья подчинились. Они оказались перед дубовой дверью с окошком, от которой начинался ряд торговых лавок.

Лесдигьер с силой забарабанил в дверь. К его радости, окошко сразу же раскрылось и сквозь мелкую сетку на него удивленно воззрились два встревоженных глаза. Видно, тот, кто находился внутри, наблюдал в амбразуру сбоку от двери за тем, что творилось в городе.

— Что вам нужно? — спросил голос.

— Откройте! Меня зовут Лесдигьер! Скажите это вашему хозяину. Он мой друг. Скорее же, во имя милосердия Христова!

Повторять ему не пришлось, так как совсем другой голос за той же дверью тотчас произнес:

— Сию секунду. Я узнаю вас. Входите.

Дверь раскрылась. Трое друзей ввалились в дом и двое тут же попадали на пол, не в силах больше держаться на ногах. Остался стоять один Лесдигьер.

Дверь за ними тотчас закрылась.

— За вами погоня? — только и спросил хозяин.

— Какое счастье, Рене, что вы оказались дома! — ответил Лесдигьер и без сил рухнул на скамью.

В это время погоня поравнялась с домом и остановилась. Секунд пять длилось молчание.

— Куда же они могли подеваться? — в недоумении спросил один.

— Только не на площадь Сен-Мишель, — ответил другой, — мы бы их сразу заметили.

— Но куда же тогда? — снова послышался голос первого. — Если на набережную, то их тоже было бы видно, ведь прошло не больше минуты, как они были здесь.

— Если бы не эти чертовы лавки! — сказал третий. — Из-за них обзор ограничен, и единственное, что можно с уверенностью утверждать, что они не свернули влево, мы бы их увидели.

— Но и вправо им некуда податься, у них не было времени миновать площадь. Ведь не на лошадях же они были, и самом деде!

— Видно, сам дьявол помогает этим гугенотам, коли они исчезли так неожиданно, будто растворились или попадали с моста в Сену, — произнес еще один.

— Был бы слышен всплеск воды.

Они замолчали и в недоумении стали осматриваться кругом. И вдруг один из них, тот, что подал голос первым, спросил, указывая на дом, у которого они стояли:

— Уж не здесь ли они укрылись?

— В самом деле, ведь не в преисподнюю же они провалились! — воскликнул еще кто-то. — Да ведь, кроме этого дома, им и деваться-то некуда.

— Надо выломать двери и узнать.

— Но на них нет креста.

— Значит, этот дом принадлежит католику.

— Кто бы он ни был, католик или нет, а надо пойти и выломать двери, если, конечно, нам их не откроют.

— Кто же откроет двери дома в такое утро!

— В таком случае надо идти на штурм дома! За мной! Смерть гугенотам!

— А если их там нет?

— Тогда мы принесем извинения хозяевам и уйдем.

— С пустыми руками? Да ведь эти дома принадлежат богатым торговцам, чьи лавки стоят на этом мосту!

— Молчать! Что мы — банда грабителей? Наше дело — поймать еретиков, а остальное нас не касается. Впрочем… если хозяева вздумают дать отпор и посмеют ослушаться королевского приказа в отношении укрывательства гугенотов… тогда… тогда нам придется применить силу. Во всяком случае, никто не станет ругать нас за это.

И он собрался уже начать барабанить в дверь, как вдруг к нему подошел предводитель и ухватил за руку.

— Не сметь! — приказал он, и в наступившей тишине спросил: — Знаете ли вы, кому принадлежит этот дом?

Наступило молчание. Каждый пытался вспомнить, но безуспешно.

— Лучше бы нам этого не знать и никогда не показываться здесь, — продолжал главарь.

Один неожиданно хлопнул себя рукой по лбу и робко проговорил, отступая от стен дома на несколько шагов:

— Черт меня подери… Да ведь в этом доме живет…

— Кто же? — спросили все разом.

И в наступившей тишине грозно прозвучало:

— Миланец Рене, личный парфюмер ее величества королевы-матери!

Будто ледяной дождь вдруг низринулся с небес и охладил головы убийц. Все тут же по примеру товарища боязливо отступили от двери на несколько шагов, словно за нею жил трехглавый дракон, пожиравший людей, или сам Вельзевул. Никто не проронил ни слова, все с опаской смотрели на дом, в котором жил человек, о коем ходили слухи, что он и есть настоящее чудовище, которое убивает людей, не прибегая к помощи оружия.

— Ты это точно знаешь? — спросил кто-то.

— А как же! Ведь моя жена приходит сюда покупать духи.

— И я здесь был несколько раз, моя дочь покупала в этой лавке косметику.

— Но почему же нет вывески?

— Кто его знает, может быть, он захотел ее обновить и отдал красильщику.

— Нет уж, — проговорил один, кладя аркебузу на плечо, — но мне так лучше сразиться с самим дьяволом, чем иметь дело с этим господином. Мне моя жизнь еще дорога. Я-то уж знаю, какими методами действует этот чародей, и не хочу, чтобы отравили мою жену, а потом и меня самого.

— Да пусть там сидит хоть сотня гугенотов, а дом будет завален сокровищами персидского шаха — я не подойду к нему ближе, чем сейчас стою, — сказал другой. — С королевой-матерью шутить не годится, это уж я вам точно говорю.

— А по мне так вообще лучше унести ноги с этого места. Как знать, не смотрит ли сейчас сам дьявол в окошко?

— Ей-богу! — вскричал один и бросился бежать, таща за гобой пищаль. — Мне показалось сейчас, будто кто-то открыл окошко и погрозил нам кулаком!

И вся свора убийц торопливо, обгоняя один другого, устремилась прочь, на ходу выкрикивая начальные слова молитв и осеняя себя крестными знамениями.

А там, в доме, в это время Рене и его подмастерье оттаскивали раненых в одну из комнат первого этажа, где их торопливо раздевали и укладывали в постели. Им помогал Лесдигьер, но и он тоже был слаб. Рене, мрачно осмотрев его раны, сказал, указывая на матрац, лежащий на полу:

— Раздевайтесь и ложитесь, не изображайте героя. Ваши раны хоть и не опасны, но тоже требуют немедленного лечения. Я тотчас же займусь всеми вами. Жан, принеси таз с теплой водой, бинты, тряпки. Все остальное я принесу сам.

Он осмотрел Шомберга и покачал головой:

— С этим придется повозиться: лезвие попало в легкое и поцарапало его; могло быть хуже. Вторая рана еще серьезнее, ему разрубили ключицу. Могу себе представить, какой силы были удары, если клинок прорубил даже кольца кольчуги. Но если бы не она, вам пришлось бы проститься со своим другом. Хорошо еще, что целой осталась голова, видно, он умело защищал ее. Бедро опасений не вызывает, задета только мякоть.

— Он будет жить?!

Парфюмер кивнул:

— Не будь я Рене, если не удастся поставить вашего друга на ноги, мсье Лесдигьер, к тому же ведь я обязан ему жизнью, а долги всегда надо оплачивать. Пусть пока пребывает в беспамятстве, это ему только на пользу, не беспокойте его.