Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

— Надо полагать, — изрек Матиньон, — что не это родство явилось причиной вашей пламенной страсти к дочери графа, не говоря уже о том, что она католичка. Вряд ли такая любовь или тем паче женитьба могли вызвать одобрение графа Тальси.

— Так оно и случилось, — кивнул Агриппа. — Но всему свое время, не будем забегать вперед. Перед самой свадьбой нашего короля Генриха меня позвали к адмиралу, которым собирался вручить мне роту солдат и отправить в Монс на помощь гугенотам, которые сражались с испанцами. Возможно, мне пришлось бы быть свидетелем тех зверств, которые учинил король над нашими единоверцами, а может быть даже, я был бы и убит, но тут произошла одна памятная дуэль, в ходе которой мне довелось ранить полицейского сержанта. Тот возымел желание арестовать меня за нарушение приказа короля и адмирала о запрещении дуэлей, да еще и в самом городе. Я послал его ко всем чертям, а он в ответ выхватил шпагу и бросился на меня. Я ранил его в бедро и, думаю, он был рад этому, потому что при следующем выпаде я непременно убил бы его. Хочу сразу же спросить: не был ли кто из вас в Париже в ту страшную ночь? Признаюсь, хотелось бы услышать об этом из уст очевидца.

— Мы расскажем вам об этом, Агриппа, — сказал Лесдигьер, — потому что все трое были не только свидетелями, но и действующими лицами той страшной ночи. Нам чудом удалось остаться в живых.

— Я слышал, — глухо проронил Д'Обинье, — погибло много наших.

— Погибли все вожди. Или почти все. Вместе с ними были безжалостно истреблены и все те, кто приехал на эту кровавую свадьбу: гугеноты, их жены, их дети — всего около трех тысяч человек. Вода в Сене была красной от крови; с парижских мостов бросали в реку мертвецов с перерезанным горлом, с распоротыми животами…

Застыв как гипсовый бюст, Агриппа молча, смотрел на Лесдигьера, не в силах вымолвить ни слова.

— Этот шрам… — проговорил он, указывая рукой на щеку Лесдигьера, которую пересекал багровый рубец. — Вы получили его там?

— Какой-то негодяй метнул в меня нож, и он вспорол мне щеку. Все наши тела в таких шрамах и следах от пуль, мы пущенных из пистолетов и аркебуз.

— Убийцы! — воскликнул Д'Обинье, сжимая кулаки. — Ничтожные, презренные негодяи! И они еще смеют говорить и Боге, который запрещал убийство ближнего!

— Мы вернемся к этому разговору, а сейчас, прошу вас, продолжайте рассказ. От него, по крайней мере, не стынет кровь в жилах.

— Так вот, — продолжал Агриппа Д'Обинье, — после той дуэли я покинул Париж со своими солдатами и через три дня узнал о событиях Варфоломеевской ночи и о смерти адмирала. Нам сообщили дворяне, торопящиеся в Ла-Рошели. Мы поехали было вслед за ними, но потом передумали и разделились. Близ нас находился Сансер, осаждаемый войском католиков, и половина моей роты отправилась туда, с другой половиной я уехал к своей возлюбленной в Тальси.

Однажды я сказал ее отцу, что не имею денег для того, чтобы уехать с отрядом в Ла-Рошель, которая являлась теперь оплотом для всех гонимых. Старый граф, полагая, видимо, что очень обяжет самого себя и свое семейство, если избавится от меня, решил путем шантажа канцлера Л'Опиталя заставить его выплатить мне десять тысяч экю.

— Старый граф задумал шантажировать канцлера Франции? — удивилась герцогиня. — Каким же это, любопытно, образом он собирался это проделать?

— Ах, мадам, да разве он теперь канцлер? Он уже никому не нужен, о нем все забыли. Теперь он мирно доживает свои дни в родовом поместье где-то близ Этампа.

— Так вот почему граф затеял эту интригу. Попробовал бы он это сделать, когда у канцлера была в руках королевская печать и когда единого его слова слушались судейские и полицейские чины. Но продолжайте, прошу вас, что же задумал граф де Тальси? Каким образом он хотел избавиться от вас?

— Повторяю, путем шантажа. Он собрался предъявить канцлеру бумаги, из которых явствует, что тот был одним из организаторов заговора против короля в Амбуазе, едва ли не главным действующим лицом, причем сам великий Конде опирался на него. Отсюда и исходили нити заговора. Документ был подписан канцлером и на нем стояла его печать.

— Вот оно что, — протянула герцогиня, — выходит, канцлер должен был ценой всего-навсего десяти тысяч экю откупиться от Бастилии?

— Да, мадам.

— Но откуда взялся у старого графа этот документ? Быть может, он был поддельным?

— Не думаю. Если бы это установили, графу отрубили бы голову за ложный навет на государственного деятеля Франции, пусть даже и бывшего.

— Значит, он был настоящим?

— Полагаю, что так.

— Любопытно, что же предпринял канцлер? Дал он вам денег?

— Нет, мадам.

— Нет? Значит, он… арестован по обвинению в государственной измене и, быть может, уже казнен?

— Ни то, ни другое, — невозмутимо ответил молодой искатель приключений.

— Но как же так? — растерянно спросила герцогиня. — Я перестаю вас понимать и нахожу этому только одно объяснение: либо вы вовсе и не встречались со старым канцлером, либо он скоропостижно скончался до вашего приезда.

— Канцлер Л`Опиталь по-прежнему жив, мадам, хотя ходят слухи, что состояние его здоровья оставляет желать лучшего. Сказалось, видимо, огромное нервное перенапряжение, ведь он столько сил отдал на то, чтобы примирить обе враждующие партии.

— Не тяните, Д'Обинье, — произнес Лесдигьер, глядя на молодого человека, — что вы сделали с этими бумагами?

— Я бросил их в огонь, — ответил Д'Обинье таким тоном, будто речь шла о крылышке цыпленка, которое он отдал собаке.

— Вы их сожгли? — вскинула брови герцогиня Д'Этамп и покачала головой, выражая удивление.

— Да, мадам, я это сделал и, честное слово, не жалею, потому что в противном случае, во-первых, пришлось бы поступиться совестью и честью, а во-вторых, расстаться со своей возлюбленной, на которой я твердо вознамерился жениться.

— Вы благородный и отчаянный человек, господин Д'Обинье, — захлопала в ладоши старая герцогиня, бросая на него такой взгляд, про который говорят, что, увидев его, хочется броситься в ноги той, что так посмотрела на тебя. — Не каждый решился бы на такое, — прибавила она.

— Для этого требовалось немногое — всего лишь любить мадемуазель де Сальвиати, — с поклоном ответил Д'Обинье.

— Ну, а если бы не было дочери старого графа, на что решились бы вы тогда? — продолжала с любопытством допрашивать Д'Обинье герцогиня.

— Я отвечу вам так, мадам, — не моргнув глазом, произнес Агриппа, у которого как у поэта всегда был готов ответ. — Если бы не было этой злосчастной свадьбы с принцессой Валуа, то не было бы и Парижской Заутрени, и если бы у старого графа не было прекрасной дочери Дианы, то и вашему покорному слуге нечего было бы делать у него в замке.