Валентин Рыбин - Государи и кочевники

— Кеймир-хан, — обрадованно сказал Абдулла. — Вот ты хотел кузницу заиметь — Санька привёз её.

Хозяин юрты от неожиданности даже вздрогнул — такое магическое действие произвели на него слова переводчика. Он давно мечтал обзавестись кузницей, чтобы самому делать и оружие, и крючки рыболовные, и кирки, и заступы. Переведя дыхание, Кеймир спросил:

— Мехи есть?

— Есть, — ответил Герасимов. — Мехи, наковальня, молот, решётка для углей — полный комплект. Только ведь я её за что попало не отдам. Коли хочешь взять у меня кузницу, неси харвар овечьей шерсти.

— Эка загнул! — упрекнул купца Карелин. — Да где он тебе возьмёт столько шерсти!

Услышав, сколько просит купец за кузницу, Кеймир снял тельпек, почесал затылок и задумался. Разговор сразу перекинулся на другое: на житьё-бытьё туркмен, на промыслы, но хозяин уже не слышал ничего, весь был занят заботой — где найти харвар шерсти. Внезапно он встал и вышел наружу. Без него подали шурпу. Гости сытно поели, выпили чаю, удивляясь: куда же делся сам хан, но его и след простыл. После угощения Карелин распорядился, чтобы казаки ставили палатки. Вскоре парусиновые пологи затрепетали на ветру в некотором отдалении от кибиток. Устроившись в палатке, начальник экспедиции пригласил к себе своих коллег:

— Ну что ж, Иван Фёдорович, думаю, есть резон заняться составлением карты острова. А вам, господин Фелькнер, советую пробить несколько шурфов. Говорят, воды здесь маловато, может, отыщете?

Все занялись своими делами. А Карелин с купцом, в сопровождении детворы, потому что все взрослые вместе с Кеймир-ханом куда-то исчезли, отправились к восточному берегу острова, обследовать его на предмет устройства корабельных стоянок.

— Ну что ж, Саня, берега здесь великолепные, лучшего и искать не надо, — удовлетворённо говорил Карелин. — Вот только узнать бы, какова тут глубина. Посмотрев на детвору, Григорий Силыч спросил: — Плавать, нырять умеете?

Дети поначалу не поняли, а потом, сообразив, живо заговорили и принялись стаскивать с себя одежонку.

— Кто достанет камень или ракушку, или другой какой предмет со дна, тому начальник даст серебряный рубль, — сказал детворе Герасимов и показал монету.

Ребята понимали: надо лезть в воду, но зачем — понять пока что не могли. Тогда купец крикнул переводчика, который сидел возле палаток, беседуя с казаком. Татарин тотчас повторил условие по-туркменски. Ребятишки, переглядываясь, отступили от берега. Один из них пояснил, что ни один человек дна не достанет, настолько здесь глубоко.

— Вот и спасибо! — похвалил подростка Карелин и отдал ему рубль. Другим роздал медную монету. А сопровождавшему уряднику сказал: — Ступайте, приплывите сюда на шлюпке и измерьте глубину…

Вскоре казаки доложили, что глубина у восточного берега повсеместно подходящая — от 12 до 16 футов. И Карелин окончательно утвердился в мысли, что здесь надо открывать факторию.

Ночевали в палатках. К утру настолько замёрзли, что пришлось укрываться сюртуками и шинелями. Казаки охраняли спящий лагерь, прислушиваясь к ночи, но, кроме шума волн, ничего не слышали. Утром топографы вновь отправились на съёмки. Поднялись на самое возвышенное место, к могиле святого Мергена. Бларамберг обошёл густую поросль тамариска, за которой проглядывал небольшой двор с кучей камней и большими рогами архара, и примостился на бугре. Отсюда был виден почти весь остров. Оглядывая пространство, он увидел идущих от пастухов туркмен и спустился к ним.

Островитяне несли огромные мешки, сгибаясь под их тяжестью. Что было в них — никто не знал. К берегу, куда шли нагруженные люди, поспешили от палаток казаки и музуры, присоединились к ним сам Карелин и купец Герасимов, затем подоспели Фелькнер, Десятовский и все остальные. Достигнув берега, где стояли русские катера и туркменская гями, островитяне сняли с плеч чувалы и принялись грузить их на судно.

— Хов, Кеймир-хан! — первым окликнул пальвана Абдулла, — Что это у тебя в чувалах?

Кеймир насупился и отвернулся. Абдулла сразу понял: что-то запретное сделал хан-огурджали. Подошёл Герасимов. Наполовину по-русски, наполовину по-туркменски спросил, что грузит хозяин.

— Шерсть, — сказал Кеймир. — Один харвар шерсти. Давай поедем, отдашь мне кузницу…

Герасимов вытаращил глаза: явно не ожидал такого. Однако упускать даровое добро было не в его правилах. Кликнув музуров, чтобы поскорее садились да помогли загрузить в трюмы товар, он прошёл на гями и принялся развязывать чувалы и ощупывать овечью шерсть. Спросил Кеймира:

— А верблюжьей нет?

— Есть, есть, — ответил тот. — Немножко есть…

— Ну, молодец, Кеймир-хан. А кузницу сейчас же возьмёшь. Хорошая кузница, ух! Сам бы кузнечил, да силой не вышел!..

Гями отошла и вскоре причалила к борту русского шкоута. Карелин и офицеры поняли, что здешний хан повёз Саньке шерсть в обмен на кузницу, но никто и не подумал, откуда Кеймир взял эту шерсть. Догадался лишь один Абдулла: Кеймир-хан со своими людьми остриг всех пятьсот баранов Кият-хана, пасущихся на острове. Но Абдулла не посмел и намекнуть русским о своей догадке. Предай тайну огласке — и киржим Абдуллы вместе с ним, наверняка опрокинулся бы в море. А кому хочется умирать прежде времени!

Часа через два Кеймир вместе с островитянами стаскивал с лодки наземь новые кузнечные мехи, наковальню, молот, всевозможные щипцы и щипчики, полосовое железо для поделок и даже мешок каменного угля. Глаза Кеймира горели азартным блеском: мечта его — стать кузнецом, иметь собственную кузницу — сбылась. Теперь он, не откладывая, соорудит сарай и установит в нём печь с трубой…

— Ну вот, — приговаривал Герасимов. — Теперь с богом, куй себе на здоровье.

И Абдулла, как бы ничего не подозревая, поздравил Кеймира:

— Да, Кеймир-хан, это хорошо. Весь народ тебе поклоняться станет…

— Народ и без кузницы меня уважает, — грубо ответил Кеймир и выразительно посмотрел в глаза слуге Кията.

Абдулла стушевался и ещё больше перетрусил: как бы не расправились с ним огурджалинцы. И ночью он не отходил ни на шаг от лагеря, боясь за свою жизнь. Утром поднял парус и с тремя челекенцами отправился к Кият-хану.

В эту же ночь Карелин, пригласив Кеймира к себе в гости, завёл исподволь разговор об острове. Сидели возле костра, смотрели, как булькала в казане уха, и мирно беседовали.

— Ну что ж, Кеймир-хан, спасибо тебе за хлеб-соль, — говорил Карелин. — Видно по всему, что расположен ты к нашему брату — русским. Живёшь, однако, бедновато, хоть и ханом зовёшься. А о людях твоих и говорить нечего: нищета. Оставлю тебе муки да пшена сарачинского, накорми их хоть раз досыта.

Кеймир, насупившись, молчал. Карелин продолжал тихонько: