Геннадий Ананьев - Иешуа, сын человеческий

— Но я не собираюсь прекращать проповедовать.

— Твоя воля. Но где?

— Пока я остановил свой выбор на Индии. В тех городах, где большие общины из моего народа.

— Мы можем подсказать тебе: Кашмир. Там более всего бежавших из Израиля от Ассирийских и Вавилонских гонений, там много твоих соплеменников осталось от похода Македонского. В Сринагаре и остановись. Мы будем знать твое место. Надумаешь изменить его, оповести нас.

Уже добрых полгода Иисус с Марией и слугами своими, хотя теперь их можно было назвать слугами с большой натяжкой, ожидали попутного каравана. Всякий раз, когда очередной караван давал о себе знать разноголосым звоном колоколов и колокольцев, лаем собак из подворотен, восторженно-озорными дразнилками верблюдов подростками, ибо считалось, что если хорошенько раздразнить верблюда, то он в ответ плюнет, а в кого этот плевок угодит, тому суждена долгая, счастливая и богатая жизнь, — так вот, как только караван появлялся, Мария всякий раз спешила к караван-баши, выяснить его дальнейший путь, пытаясь даже уговаривать изменить маршрут, увы, безуспешно; караваны шли в иные места, далекие от Сринагара, столицы Кашмира. Это, однако же, не слишком удручало счастливых супругов, ибо они в полной мере наслаждались жизнью. Дом великолепен, двор райский, дастархан обилен и разносолен, и за все это они ничего не платят, считаясь теперь не узниками, а гостями Сарманского братства.

Более того, Иисусу выделили солидную сумму на, как ему объяснили, непредвиденные расходы, на путь до Кашмира и на покупку в Сринагаре дома. Весьма щедрый дар. И благородный.

Не оставался Иисус и без общения с Сарманскими братьями. Некоторые из его уст познавали суть идеи о Царстве Божьем на земле; не отказывались выслушивать его сомнения в правильности избранного пути Иерусалимской общиной последователей его учения: полная общность имущества, полноправие всех без исключения. Великие Мудрые не имели свое мнение на этот счет: да, путь действительно еще неведом, потому непредсказуем и, стало быть, не может однозначно оцениваться как ложный.

В глубине души Иисус признавал логичность постулата Великих Мудрых, но все же его сомнения и тревоги за будущее начатого им обновления религии праотцев не уменьшались. И неудивительно, ибо Иисус был значительно проницательней Мудрецов Сарманского братства, и к тому же он имел перед глазами собственный опыт.

Их было всего двенадцать, равных перед лицом его, но каждый из двенадцати стремился стать к нему ближе остальных, а значит, авторитетней, более уважаемым, и каждый добивался этого своим способом, в силу своих способностей и возможностей. Он-то, Иисус, знал, каких сил стоило осаживать всех и каждого, убеждая в равенстве их и перед ним, их учителем, и перед Отцом Небесным. В состоянии ли Иаков остепенить жаждущих первенствовать? Тем более что в общине далеко уже не двенадцать, а люди — есть люди, и никто не чужд человеческих слабостей. Ко всему прочему апостолы обязательно станут претендовать на непререкаемое лидерство в общине. А они — тоже люди. Особенно захотят властвовать Петр и братья Заведеевы. Они вполне могут оттеснить Иакова на задворки, держа его лишь как флаг, как имя, прикрываясь которым можно делать свои дела, вести свою линию. Значит, не миновать недовольства, не избежать раздоров, и станет первая община уверовавших в него, Иисуса, не привлекательной своей идиллией, а наоборот, отталкивающей своей склочностью и неуютом.

А общая касса? Да, она была у них, у двенадцати. Великая, однако же, разница между тем, что было, и тем, что есть. Вернувшиеся из Иерусалима посланцы Сарманского братства совершенно недвусмысленно рассказали, что вступающий в общину отдает в нее все свое имущество, апостолы же ничего не отдавали, они лишь пошли за ним, Иисусом, оставив свои дома за собой. Касса же полнилась от подаяний, от щедрот излеченных; но даже при том, что проповедовал, обретая своих сторонников, лечил и воскрешал в основном он, Иисус, к общей кассе интерес проявляли все, настороженно следя, чтобы никому не перепало лишнего. К Иуде, казначею, относились с подозрением, не прилипают ли к его ладоням общие деньги.

Иисус видел, что Иуде завидуют и что каждый из двенадцати хотел бы стать казначеем.

Если же встать на место тех, кто, вступая в общину, лишился всего своего имущества, нажитого пусть даже неправедно, то можно, без всякого сомнения, предположить, что они вправе требовать полной честности в расходовании внесенных ими в общину денег, а любое бытовое ущемление, пусть по недогляду, без злого умысла, станет восприниматься с горькой обидой.

Чтобы понять это, ни к какому ворожею ходить не нужно. Отчего же Иаков избрал остролезвейный путь? По неумению глубоко осмыслить задуманное или по предложенному кем-то из апостолов? Либо соблазненный внешней привлекательностью общинной жизни, когда все отвечают за всё и никто ни за что конкретно. Так, видимо, Иаков посчитал жить легче и спокойней.

Неустанно тормошили мысли Иисуса проблемы Иерусалимской общины, и он не единожды, не боясь казаться навязчивым, высказывал Марии свою тревогу. Для чего? Не отдавая себе отчета, надеялся, возможно, что она успокоит его. Увы, она подливала масла в огонь, отвечая искренне, без задних мыслей:

— Брат твой сам к своему боку шило подставил. Ему сподручней молиться, как назарею, а не хитроумничать. Так он все на свете загубит. Самое бы время тебе появиться в Иерусалиме, направить все в нужное русло. Можно прийти лишь с посохом в руке. Тайно. Тайно и уйти. Слуг не нужно. Только мы с тобой.

Он понимал несбыточность совета любимой и любящей женщины, и все же мысль о возвращении в Иерусалим, хотя и временном, все настойчивей пробивалась в главенствующую. Иисус в конце концов решился на разговор с Главой Сарманского братства.

— Нет! — твердо ответил Глава братства. — Ни явно, ни тайно. Так решил суд нашего братства, и никто, даже я, не вправе его отменить или хоть немного отступить от его решения.

— Можно вновь собрать Великих Посвященных.

— Нет! — с такой же категоричностью отрубил Глава Сарманского братства. — Новый суд может решить твою судьбу не в твою пользу за настойчивость твою. И не в пользу тех, кому надлежало наставлять тебя, кому велено было привести в исполнение волю Великих Посвященных, изъявленную на объединенном Соборе в пещере Авраама.

— А если послать Фому из Эдессы с моим словом, полученным через видение?

Не сразу ответил Глава Сарманского братства Иисусу. Надолго углубился в себя. Очень надолго. До утомительности. Но вот разверзлись уста его:

— Когда молодое вино бродит, уместно ли мешать ему? Нет, если не желаешь испортить все. Пусть, я вполне уверен в этом, перебродит оставленное тобой. Чтобы стало притягательным не на годы, а на века, чтобы подняло дух народов на противостояние рабству римскому и на победу над оскалом волчицы. Ну а если закваска не та, не имеет нужной силы, значит, то, что ты оставил после себя, после мучительной смерти и чудесного исцеления, то и оставил.