Оливье Блейс - Торговец тюльпанами

Отец и сын подошли к воротам. Звонить в колокольчик им не пришлось: Виллем, ожидавший «гостей» с коптящим фонарем в руке, молча кивнул, встретив их во дворе, и так же молча повел к дому. Те из соседей, чьи окна смотрели в нужном направлении, заметили, что старший сын Корнелиса выглядит не так, как обычно: походка неуверенная, вид робкий — будто он тюремный сторож, которого подкупили, чтобы он провел посетителей в темницу. Ах, как хотелось бы некоторым пробраться в дом за этой троицей, но увы! — шедший последним Элиазар, затворив за собой дверь, отрезал всякую на это надежду, и все, что происходило в доме, осталось тайной для чужих глаз.

Ожидание самых любопытных было вознаграждено чуть позже, когда та же троица вышла из дома, но уже в другом порядке: впереди, возглавляя процессию, шествовал Элиазар, за ним следовал Виллем в парадном плаще, последним шел Паулюс, у которого одно плечо было странно приподнято, как будто он прижимал к боку какой-то груз, и оттого ректор слегка прихрамывал. Подобная странность привлекла внимание соседей, и, нимало не смущаясь того, что их могут услышать, они принялись весело перекликаться из окна в окно:

— Это что ж он там такое тащит? Не иначе сокровищницу Корнелиса!

— Нет, котел с похлебкой!

— Нет, окорок!

И тут при свете вспыхнувшего в руке одного из наемников факела стало видно, что под мышкой у ректора не сундук с деньгами, и не котел, и не окорок, но — старшая из сестер Деруик! Петра собственной персоной. Девушка была то ли в обмороке, то ли близка к нему, и ее ноги в туфельках без задников волочились по снегу, оставляя длинный след. Впрочем, тащит ли ее Паулюс за собой, несет или просто прикрывает полой плаща — иными словами, висит ли Петра безвольной ношей в руках похитителя или идет сама, было не совсем понятно. Поспешно наведенная на процессию подзорная труба господина Балдэ (его дом стоял как раз напротив дома Деруиков) не помогла разрешить сомнения, зато помогла разглядеть кое-какие увлекательные подробности: свежую прореху на роскошном платье девушки и две дорожки от слез на ее распухшем лице. И тогда стало совершенно ясно, что несколько минут назад в доме Деруиков разыгралась настоящая драма.

На том спектакль окончился, и продолжения соседи уже не увидели, потому что главные действующие лица быстро погрузились в карету, кучер взмахнул кнутом, и лошади тут же припустили рысью. Оба экипажа с наемниками двинулись следом. По свидетельству зрителей из первого ряда бельэтажа (господин Свеерт, господин и госпожа Верслёйс), возница при виде Петры вздрогнул и, несмотря на холод, нащипавший его щеки до красноты, смертельно побледнел.

Еще мгновение — и под засыпанными снегом крышами все стихло, квартал вновь погрузился в привычное спокойствие, ставни дома Деруиков закрылись, да так и остались закрытыми на весь следующий день. И не раз еще пересыпался песок в часах, прежде чем госпожа Балдэ, сходив на разведку, смогла удовлетворить любопытство жителей Крёйстраат: она сообщила, что Элиазар ван Берестейн и Петра ван Деруик только что обручились в присутствии харлемского бургомистра, и жених был записан как «магистр тюльпанов», а невеста — как «домашняя хозяйка», и были соблюдены все формальности, предписанные законом для подобных случаев. Дама своими глазами видела бумажный венец на голове старшей дочери Корнелиса и здоровенный перстень на большом пальце ее правой руки — такой огромный и толстый, что «больше напоминал оковы, чем обручальное кольцо», а еще она заметила, что невеста «шаталась, как пьяная».

Новость подействовала на соседок семейства Деруик подобно сигналу о грозящем наводнении, и, собравшись под кровом семьи Балдэ на совет, они обсуждали полученные сведения до самого вечера, дружно сожалея, что удалось разузнать так мало, хотя именно это и придавало пикантность разговору о будущем молодой четы.

— А как вы думаете, они Петру напоили? — спрашивала госпожа Свеерт.

— Может быть они ее избили? — предполагала госпожа Верслёйс.

— Не кажется ли вам, что кучер ревнует к хозяину и способен жестоко отомстить за себя? — вносила свою лепту в обсуждение госпожа Бомм.

Дамы так и сыпали догадками, каждая бросала в разговор, словно в суп, щепотку соли, и пересоленное варево толков сделалось в конце концов совершенно несъедобным.

Сошлись кумушки на том, что невеста очень несчастна, что во всем виноват ее нареченный, Элиазар, и что дело, конечно же, этим не кончится. Ни до, ни после этого случая соседки не проявляли сочувствия к семье Деруик, но на этот раз, в виде исключения, испытывали к детям Корнелиса благодарность: они дали почтенным дамам пищу для болтовни, сводившейся в обычное время лишь к рассуждениям о пользе употребления травяных настоев или сведениям о подвозе рыбы. Подружки разошлись довольные, сговорившись собраться опять, как только станет известно что-то новое.

Карета свернула с дороги на песчаную тропинку между дюнами, где в этот час и в это время года можно было увидеть одних только сборщиц ракушек, сгибающихся под тяжестью корзин. Поля разом кончились, не стало буколического чередования мельниц, каналов и пашен. И справа, и слева была вода: с обеих сторон дороги протянулись цепочки широких, покрытых рябью луж, по краям которых выступили кристаллы соли, белизной не уступавшие падающему с неба снегу. С запада, со стороны неспокойного моря, сбивая по пути гребешки волн, дул пронизывающий ледяной ветер, все норовивший сдернуть с кучера шляпу.

Петра, высунувшись в окошко, увидела песчаные холмы и взъерошенные метелки пожелтевшей травы.

— Куда мы едем?

Ее вопрос улетел с ветром, пришлось прокричать его снова, да еще и извернуться так, чтобы стукнуть кулаком по крыше кареты. Кучер в ответ изо всех сил заехал по отделявшей козлы от внутренности кареты стенке каблуком. Тут карету сильно тряхнуло на выбоине, и Петре пришлось убрать голову.

— Вот-вот, девочка! Сиди тихо и не высовывайся!

— Виллем просил, чтобы ты отвез меня домой… — пролепетала девушка, которую бросало теперь от стенки к стенке.

— Сначала поговорим!

— Эрнст, умоляю тебя… Давай повернем назад!

А кучер уже не владел собой: вскочив на козлы и сжав в кулаке кнут, он то стегал ремнем лоснящиеся от пота лошадиные крупы, то бил по ним рукояткой, то пинал их сапогом и кричал «но! но!» — и подгонял, и подгонял несчастных измученных животных…

Но вот земля окончательно уступила место песку. Почти сразу же кони увязли до колен, колеса застряли в колее, карета чуть не перевернулась, а кучер, едва не слетевший со своего места, лишь в последнее мгновение инстинктивно ухватился за поручень и вновь утвердился на козлах.