Луиза Мишель - Нищета. Часть вторая

— Охотно, но сейчас она слишком слаба. Ее можно будет перевезти только через несколько дней.

— О, доктор, вы не знаете: ведь я разбираюсь в душевных болезнях!

Врач, улыбаясь, взглянул на своего новоявленного коллегу, но тотчас же отвел глаза: перед ним, несомненно, стояла душевнобольная. Она страдала эротоманией, ужасным недугом, приводящим к преступлениям. На ее смущенном лице лежало неизгладимое клеймо порока.

На какое-то мгновение доктор призадумался: не сходит ли он сам с ума? И, тряхнув седой головой, чтобы избавиться от преследовавших его мыслей, повторил:

— Больная слишком слаба для переезда. Она сможет вернуться к вам дня через три-четыре.

Старик был непреклонен. Боясь возбудить подозрения, Эльмина больше не настаивала и попросила проводить ее в комнату Клары.

Смирительной рубахи на девушке уже не было; бледная как смерть, она ждала этого визита. Ей сказали, что г-жа Сен-Стефан посещала ее почти ежедневно, и в ожидании предстоящей встречи Клара собралась с силами.

Бедняжка повзрослела лет на десять. Куда девались ее доверчивость, простосердечие, склонность во всем видеть хорошее? Они уступили место мужеству и непреклонной решимости бороться со злом. Несчастная Клара! Ей предстояло узнать, как много людей гибнет в этой борьбе…

Если бы доктор не питал к г-же Сен-Стефан такого же слепого доверия, как и другие, что, заметив полный яда взгляд, брошенный на свидетельницу ее злодеяний, он понял бы все. Однако она обняла Клару, поцеловала в лоб холодным поцелуем змеи и воскликнула:

— Как я счастлива, дитя мое, что вы выздоравливаете!

— Вы написали моему дяде, сударыня?

— Будьте спокойны, я избавила его от волнений. В газетах тоже ничего не сообщалось. Я дважды писала ему вместо вас и приложила немало усилий, чтобы он ничего не узнал о случившемся.

И она протянула больной два письма, в которых аббат Марсель благодарил за то, что особа столь высокой нравственности изволила лично написать ему о том, как она рада приезду Клары. По правде сказать, длинным письмам начальницы приюта аббат Марсель предпочел бы несколько ласковых слов от племянницы, но он не признавался в этом даже самому себе.

Слезы Клары оросили строки, которые она читала.

Дело было в пятницу; отъезд назначили на воскресенье. Мышь, даже попав в когти кошки, все еще надеется спастись и притворяется мертвой: авось удастся вырваться и ускользнуть. Так же вела себя и жертва Эльмины: у нее, как и у мыши, было только одно спасение — в бегстве. Все эти дни ей приходилось терпеть посещения ужасной женщины. Клара оставалась с виду спокойной и невозмутимой, но в душе безмерно страдала. Врача удивляло, что она, по ее словам, совершенно забыла причину своего испуга.

Наконец роковой день наступил. Эльмина помогла Кларе одеться. Девушка жаловалась, что из-за смирительной рубахи все ее члены онемели. Клара была еще очень слаба; она сказала, что ей хочется немного подышать свежим воздухом, и под этим предлогом заняла место у самой дверцы кареты. Эльмину сопровождал только кучер, ибо она стремилась, чтобы в эту историю было замешано поменьше людей.

Клара не знала, каково расстояние между больницей и приютом, но решила воспользоваться первым же благоприятным случаем и бежать. Бежать! Ей уже виделись родное селение, родной дом… Она доберется до них, несмотря на все опасности!

Не зная, как поступить с девушкой, начальница приюта не решалась ехать днем. Больше всего ее беспокоило, куда девать молодую учительницу по возвращении в приют. Излишняя осторожность Эльмины оказалась на руку Кларе. Так генерал иногда укрепляет лагерь с той стороны, откуда ему вовсе не грозит нападение, а наиболее уязвимые пункты оставляет без защиты…

Клара рассчитывала на какой-нибудь непредвиденный случай в пути, а также и на то, что опасность удвоит ее силы. Место, занятое ею у дверцы, позволяло быстро выскочить из кареты. Эльмина напрасно заговаривала с нею: ссылаясь на усталость, Клара закрыла глаза и притворилась спящей. Отказавшись от попыток выведать, много ли девушка успела увидать, начальница тоже умолкла. Лошади рысью уносили их все дальше и дальше.

От больницы до приюта Нотр-Дам де ла Бонгард прямой дорогой было около трех часов езды. Клара этого не знала и, потеряв надежду улучить подходящий момент, готовилась выскочить на ходу в любом пустынном месте.

Карета миновала улицу Транси и покатила по внешним бульварам к Отейльским воротам. Затем начались пустыри. Клара подумала: «Пора!» — и, собираясь с силами, прижалась к двери. Когда они проезжали мимо крепостного вала, случай наконец представился. Посреди дороги лежал большой камень; экипаж наехал на него и от сильного толчка дверца сама распахнулась.

— Что там такое? — спросила Эльмина у кучера, выглянув с противоположной стороны.

— Не извольте беспокоиться, сударыня! Какой-то возчик уронил здесь камень. За такие вещи следовало бы наказывать! — добавил кучер наставительным тоном и, взяв фонарь, спустился с козел посмотреть, не сломалось ли колесо.

После этого краткого разговора с кучером г-жа Сен-Стефан обратилась к Кларе:

— Не пугайтесь, дитя мое…

Но Клара уже исчезла.

После того как кучер безуспешно обыскал окрестности, Эльмина направилась в ближайший полицейский участок, где в ее распоряжение предоставили двух агентов. Однако все поиски оказались тщетными. Наступила ночь. Клара, очевидно, спряталась, воспользовавшись темнотой; но она была еще так слаба после болезни, что вряд ли могла долго скрываться.

Эльмина настаивала на своей версии о помешательстве Клары. В клерикальных газетах напечатали (на сей раз замолчать эту историю было невозможно) о несчастном случае, происшедшем в заведении г-жи Сен-Стефан. Писали, впрочем, весьма сдержанно, и дядя Клары мог подумать, что речь идет не о его племяннице, а об одной из воспитанниц приюта.

Вся полиция была поднята на ноги, но, по обыкновению, ничего не обнаружила, хотя целая свора шпиков лезла из кожи вон. Думали, что Клара так или иначе выдаст свое присутствие; но девушка словно в воду канула. Через два или три дня пришли к выводу, что она умерла. Впрочем, де Мериа и Эльмина не верили в такой счастливый исход. Они решили выждать и пока ни о чем не сообщать старому аббату, дабы не поколебать его доверия к ним.

Гренюш и Жан-Этьен рыскали по Парижу, ища следы беглянки. Санблер же всячески избегал людей. На совести отвратительного соучастника графских оргий лежало, как говорили, и без того достаточно злодеяний.

Рассказ об этих извергах, наверное, удивляет читателей; но, пока человеческий род задыхается в тисках порочных законов, всегда будут существовать такие продукты его распада, опасные, но неизбежные.