Луиза Мишель - Нищета. Часть вторая

Левая пресса подняла шум, утверждая, что Клара стала жертвой жестокого обращения и что ее насильно пичкали католическими брошюрами. Против нескольких газет был начат судебный процесс; их обвинили в клевете. Газетные заметки действительно не соответствовали истине: они приблизились бы к ней, изобразив все случившееся в еще более мрачных красках…

На другой день, после того как Клара попала в больницу св. Анны, де Мериа счел необходимым посетить его преподобие Девис-Рота. Когда он проходил по длинному полутемному коридору, ему показалось, что дама, быстро, как ящерица, проскользнувшая мимо, была его сестра. Длинная черная мантилья и опущенная вуаль не позволяли различить ни фигуры, ни черт лица. Он не пытался раскрыть ее инкогнито, тем более что сам предпочитал остаться неузнанным. Выяснив, что произошло, Бланш возмутилась бы: она питала глубокое отвращение к вещам такого рода.

Иезуит принял графа холодно. Ему было ясно, что причины помешательства девушки иные, чем те, о каких сообщали правые газеты. Надвигался скандал.

Де Мериа склонился, ожидая благословения, но священник не протянул ему руки и, сердито взглянув, спросил:

— Почему вы не сообщили мне, что с назначением учительницы произошла ошибка?

— Не успел, отец мой.

— Однако на все прочее у вас находится время! Как вы смели просить меня рекомендовать в качестве учительницы какую-то свою креатуру, совершенно неизвестную мне девушку?

— Я хотел опереться на ваш авторитет…

— Вот как! Вы хотели, чтобы мое имя было замешано в ваших шашнях? Не лгите, сударь, вы злоупотребили моим доверием. Слушайте же! За неимением лучшего мне приходится пользоваться вашими услугами, подобно тому как за неимением мрамора строят из простого камня. Но если строить из грязи, здание получится недостаточно прочным. Поняли? О Боже великий! Почему у меня нет выбора?

Де Мериа опустил голову. Шагая взад и вперед по комнате, иезуит ругался как ломовой извозчик.

— Хоть бы вы предупредили меня — я стал бы действовать так, как считаю нужным, и все обернулось бы к славе Господней. Но вы поступили по-своему… Вы забыли, что каждая опасность, угрожающая нам, должна превращаться в наш триумф, иначе корабль церкви потонет в океане неверия.

Граф с покорным видом молча слушал священника.

— Я снисходителен к тем, кто помогает нам в борьбе, которую мы ведем, — продолжал Девис-Рот. — Я не возбраняю вам удовлетворять свои аппетиты; вы получаете через свою сестру огромные суммы; но все это не приносит святой матери-церкви ни пользы, ни славы. На вас тратится много денег, но толку от вас — никакого. Вы — бесплодная смоковница; ее надо срубить и бросить в огонь! Может быть, вы осмелитесь напомнить, что оказали нам кое-какие услуги? Но вреда вы приносите неизмеримо больше!

Чем суровее становился тон иезуита, тем ниже опускал голову де Мериа.

— Запомните вот что: если в ближайшие дни я открою (пользуясь для этого более верными источниками, чем полиция) истинную причину поведения Клары Марсель, то, по всей вероятности, я поставлю на первое место интересы церкви, а не интересы ее нерадивых слуг. А пока держите меня в курсе дела; я найду способ контролировать ваши слова и поступки. По-видимому, случай с этой девушкой — далеко не единственная опасность, какою грозит религии ваш приют для выздоравливающих.

Испуганный перспективой остаться без гроша, если мощная рука церкви перестанет его поддерживать, де Мериа начал было уверять в противном, но иезуит перебил его:

— Нужно заказать молебен, взять какой-нибудь предмет, принадлежавший Кларе Марсель, и прикоснуться им к святым мощам. Быть может, тогда Всевышний вернет ей разум.

— От ее вещей ничего не сохранилось, — необдуманно сказал граф, чьи мысли витали где-то далеко.

Иезуит презрительно взглянул на него и продолжал:

— Мне нет нужды добавлять, что относительно госпожи Сен-Стефан нами принято точно такое же решение. Можете идти!

И он отпустил его жестом, как лакея.

«Ну погоди же, старый хрыч! — подумал де Мериа. — Ты у меня еще попляшешь! Рычит, как цепная собака… Мне это надоело!»

На улице он встретил Санблера и сказал ему:

— Дела плохи. Денежную помощь, которую мы получаем через мою сестру, собираются сократить, а то и вовсе отказать в ней. И это, может статься, еще наименьшая из бед, нависших над нашей головой.

— За меня не тревожьтесь, — ответил урод, — я найду выход из положения. Оказывается, мой друг Лезорн в Париже. Если ваша сестра больше не сможет доставать деньги, мы обратимся к нему. С ним не пропадешь, он настоящий мастак по этой части.

Выпив две-три рюмки абсента, чтобы подкрепиться и забыть о неприятном разговоре, де Мериа решил наведаться в переулок Лекюйе к тетушке Николь: может быть, она что-нибудь знает? Но разносчица булок еще не вернулась с работы, и в ожидании ее граф стал прогуливаться взад и вперед по переулку. Когда пришла из школы маленькая Луиза, он вошел в дом и уселся, сказав, что подождет ее тетку. Разговаривая с девочкой, он поцеловал ее, но сделал ей при этом так больно, что она испугалась и убежала, вытирая слезы передником. Гектор счел благоразумным не возобновлять попытку. Когда явилась тетушка Николь, он сидел у печки и собственноручно подкладывал в нее торф.

— Я ожидал вас, — сказал де Мериа, — я хотел вам сообщить, что Софи чувствует себя гораздо лучше. Перемена воздуха и питания, вероятно, приведет к перелому в болезни, и девочка поправится.

— Как вы добры! — воскликнула растроганная старушка.

Луиза, надувшись, держалась за ее юбку. Она боялась, как бы этот господин снова не поцеловал ее. Но граф дал ей золотой со словами: «Купи себе конфет, малютка!»

— Нет, спасибо, сударь, — ответила девочка, любуясь блеском монеты, — пусть это будет для Софи, когда она вернется.

Она уже не так боялась, но все же не решалась подойти к нему поближе.

— Не следует дарить детям такие деньги, сударь, — заметила тетушка Николь. — Это слишком расточительно!

— Не беспокойтесь! Я — уполномоченный очень богатой особы, решившей разделить все свое состояние между монастырями и бедными.

До сих пор тетушка Николь не питала особого доверия к клерикалам. Теперь она подумала: «Как видно, среди них есть и хорошие люди». Она молчала, смущенная щедростью графа.

Тот продолжал:

— Каждый ищет счастья по-своему. Я испытал в жизни много горя и стараюсь утешиться с помощью немногих добрых дел, какие мне удается совершить… — И он притворился, будто утирает слезу. — Но, знаете, даже благотворительность доставляет немало огорчений. Например, вчера в нашем приюте произошел прискорбный случай: учительница, страдающая приступами умопомешательства, выбросилась из окна. Теперь она в больнице святой Анны; обещают ее вылечить. Самое грустное то, что причиной ее безумия были вредные книги, которые она, вероятно, читала тайком.