Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 2

— Что, не узнал, Савва? — прохрипел человек, похожий на бомжа.

— Да нет, глаза, смотрю, твои, — нашелся что ответить Савва Николаевич. — Вот решил тебя навестить, а ты, оказывается, на прогулке. Дочь твоя младшая совсем взрослой стала, — хотел было перевести тему разговора Савва Николаевич.

— Не мудри, Савва. Я же тебя как облупленного знаю. Меня пришел спасать, жалеть, уговаривать: «Не пей, Женя, козленочком станешь». Что, не так? — задрав голову, чтобы посмотреть на Савву Николаевича, сипло прохрипел Женька. — А вот жалеть меня и уговаривать не надо, не нуждаюсь, — резко проговорил его друг.

— Да нет, я решил тебя навестить, просто так… Мне сказали, что ты болен…

— Кто сказал? Кто тебе это мог сказать? Всем давно наплевать на меня! Это когда я был большим начальником, всем было до меня дело, а сейчас я никто. Никто! Ровным счетом никто, тень того Женьки Вельяминова, которого ты хорошо знал, старик. Нет меня, я теперь как воздушный шарик, спустился тихо и повис на ниточке у грязного уголка. Бал окончен, мой поезд давно ушел, я вот задержался, но скоро, скоро деревянные часы отобьют и мой последний час. Я его так жду, если бы ты знал, старик!

И на небритом лице Женьки появились слезы. Он их не смахивал, а лишь делал глотательные движения, словно хотел их проглотить, но они катились вниз и капали на пол.

— Женя, ты, наверное, сильно устал. Тебе нужно отдохнуть! Давай поедем ко мне? Людмила Сергеевна уехала погостить к родственникам в Крым, мы с тобой вдвоем побудем, обсудим все неспешно, как раньше. Помнишь, как тогда, в студенчестве? Когда ели из одной сковородки жаренную на воде картошку…

Савва Николаевич подошел поближе, хотел взять Женьку под руку, но тот резко отвел ее в сторону.

— Нет, Савва, ты иди своей дорогой, а я пойду своей. Наши пути в этом мире больше не пересекутся. Прошу тебя как друга, не ходи за мной, мне и так тяжело, а тут еще ты. Прощай!..

Савва Николаевич хотел было что-то сказать, чтобы остановить Женьку, но так и не нашел слов, они словно рой кружились в голове: «Жеха… Да ты, да мы… Помнишь? Друг-товарищ… Вместе пили-ели… Как было трудно… Выжили, неужели сейчас?..» Но все эти слова так и не были сказаны Саввой Николаевичем и навечно остались в его памяти, как душевная боль, которая никогда не проходит.

А Женька обошел Савву Николаевича и, шагнув в открытый проем двери, защелкнул ее за собой.

Так и закончилась их, как оказалось, последняя встреча. Вскоре его студенческого друга, Женьки, Евгения Ефимовича Вельяминова, не стало. Он умер. Савва Николаевич на похоронах не был. Известие пришло слишком поздно. Похоронили его ранней весной, когда еще снег не сошел с полей, а ласковое солнышко только-только стало появляться в небесной синеве, возрождая новые жизни. И вот ушел в мир иной еще один товарищ по юности. Горько, обычно, ведь ему еще не исполнилось и пятидесяти лет. Пьянство мутной волной захлестнуло страну, его Россию, начиная с семидесятых годов, и уже не отпускало. Редко кто выдерживал этот мутный вал, обрушившийся на многострадальную страну. И чем было больше запретов, тем больше ширилось и процветало пьянство. Нужны были какие-то другие меры, чтобы остановить хаос пьянства, но какие? Никто не знал.

Мало кто уцелел в те страшные времена, когда пили везде и всюду, по поводу и без повода, просто по привычке. И чтобы хоть как-то оправдать это безумие, власть не нашла ничего более достойного, как объявить каждый выходной день каким-нибудь праздником. День металлурга, строителя, рыбака, работника химической промышленности… И не было им конца. Церковь тоже не стояла на месте. Что ни суббота или воскресенье — культовый праздник. День святого мученика, мученицы, Троица, Пасха, Петров день, Никола весенний, Никола осенний, Фрол, Спасов, аж три… Пей — не хочу!

Допились до того, что работать некому стало. И потянулись в Россию-матушку со всех окраин огромной страны молодые, непьющие ребята и девчата. Они и коровники строили, и дома, и на рынке места все заняли. Революция в обществе назрела сама по себе. Виноваты ли правители тех лет? Наверное. На то и поставлены, чтобы руководить, а не руками водить, как когда-то говорила мать Саввы Николаевича, обсуждая своего начальника. Да-а-а. Наступило лихое времечко, но народ его захотел сам. Никто не может заставить народ пить или не пить, нет такого властелина в мире. Как никто не может заставить любить или не любить власть. Но то, что она всем надоела, стало очевидным. И народ ринулся на улицы кричать во все горло: надоело! И началась перестройка.

Еще более ужасное время, чем застойно-застольные годы. Стремление разрушить до основания присуще русскому человеку. Слишком много накопилось гнева на власть, потому крушили все, веря в фальшивые лозунги новых демократов. Понимали, что врут, но верили, хотели верить. Старое так надоело! До одури, до тошноты, что любое новое необычное слово и лозунг воспринимались на ура. Разрушителям отдали за бесценок заводы, фабрики, нефть, газ, лес, землю. Какие-то проходимцы пообещали, что все теперь будут собственниками. У всех, мол, будет ваучер, на который они получат часть национального богатства. Все равны перед рынком! И этот очередной бредовый лозунг прошел в замутненном разуме России-матушки так же, как когда-то лозунги большевиков: «Землю — крестьянам, фабрики и заводы — рабочим!»

Никто, конечно, ничего не получил. Ни тогда, ни сейчас. Но эйфория обновления, охватившая страну, прокатилась от берегов Балтики до Тихого океана. Цена этой эйфории была огромной. По миллиону в год умерших от нищеты, пьянства, стресса, убитых в перестрелках бандитов и выбрасывающихся их окон собственных домов людей, потерявших вдруг все: кусок хлеба, квартиру, работу, веру в завтрашний день. Разруха в умах стала еще более страшной, чем экономическая разруха, хаос, охвативший их богатую и обильную страну. И только жирные коты да окаянные политиканы потирали лапы и руки от удовольствия. «Мы правим бал! А народ… Что о нем думать? Весь не вымрет! Останется столько, сколько нужно. Пусть все идет своим путем». И вот уже пьяный президент мочится на шасси самолета в Исландии под блики вспышек иностранных корреспондентов, тупо смотря на всех, не понимая, что им всем нужно.

Отрезвление медленно, но верно стало возвращаться в общество после прихода нового, молодого лидера страны. Но груз прошлого был так велик, что не скоро, ой не скоро страна оправится после тяжелой болезни. Похмелье стало затяжным и очень горьким. Но народ нашел в себе силы и стал, как всегда, шаг за шагом выпрямляя спину, идти вперед. Люди, те, у кого остались совесть и силы, стали работать. Они истосковались по настоящему делу, стали разбирать завалы прошлого и медленно, но верно возрождать страну. Это станет очередной победой русских, но уже над самими собой.