Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 2

— Хватит! Прекратить свару. У нас занятие, а не выяснение отношений между отдельными студентами. Кто староста?

Встала наша палочка-выручалочка Ленка.

— Марк Иосифович, вы простите нас. Это недоразумение мы разберем у нас на совете в группе. Правда, ребята? — обратилась она ко всем и ни к кому конкретно.

Группа выдохнула:

— Правда!

— Вот видите! Еще раз приношу извинения от всей группы за поведение Мартынова и Гиви. Если можно, то продолжайте занятие, вам больше никто не помешает…

Удивительно, но Марк Иосифович пошел на это примирение, поняв, что лучше со студентами плохой мир, чем хорошая война.

Так, до конца учебы Савва и Гиви и не ладили между собой. Хотя оба понимали — открытая вражда может помешать каждому. В те строгие времена выгнать из института за дебош или проявление националистических взглядов ничего не стоило. Правда, была одна существенная закавыка: чаще страдали люди русской нации. Нацменьшинства считались априори уязвимыми, а значит, их вина в любой стычке на национальной почве минимизировалась, и отдуваться, как всегда, приходилось русскому «ваньке», как они называли меж собой русских.

Но, как говорится, Бог шельму метит. Где-то на четвертом курсе Гиви попал в неприятную историю. Его обвинили в изнасиловании несовершеннолетней первокурсницы. Дело, как всегда, замяли бы: деньги и связи действовали и в то время безотказно. Но вышла незадача. Изнасилованная Лина Звонарева оказалась дочкой инструктора горкома партии. Грузинское землячество собрало крупную сумму, которую хватило бы на покупку новой «Волги», и пошло на поклон к матери потерпевшей. Представителем землячества избрали журналиста, работавшего в газете «Вечерний Ленинград», Шато Мамашвили. Он и понес деньги в коробке из-под торта, перевязанной голубой ленточкой.

Лина, увидев грузина с тортиком в руках у своего подъезда, все поняла:

— Откупиться хотите? Не выйдет, я передам дело в суд. Таких зверей нужно держать в железных клетках. Уходите и не смейте мне больше предлагать деньги.

Шато, умевший, как все журналисты, находить подход к людям, сделал удивленное лицо.

— Линочка, вы зря меня обвиняете в защите преступника. Я — журналист, меня зовут Шато Мамашвили. Я грузин и по просьбе своих земляков пришел попросить у вас прощения за поступок Гиви.

— Поступок? Эта мразь может совершить поступок? Шутите?! Он скорее погибнет от злости и ненависти, чем совершит поступок. Он не мужчина. Так и передайте ему. Слышите? Он не мужчина!

У Лины все накопившиеся отрицательные эмоции вышли на волю. Она даже не помнила, что еще говорила.

— Лина, Лина! Пойдем со мной вон на ту скамейку. Поговорим, вам будет легче. Если хотите, я напишу статью, плохую статью о Гиви. Мы, грузины, презираем таких людей, поверьте мне, и не будем его защищать. Уверяю вас, что это так.

Шато взял девушку за руку и повел к скамейке, стоящей во дворе.

Лина посмотрела на Шато:

— Скажите, как мне дальше жить?

Шато погладил Лину по руке:

— Лина, поверьте мне, в жизни многое приходится переживать. Так уж устроена жизнь, и этот неприятный эпизод в твоей жизни будет одним из многих других.

И видя, что Лина удивленно посмотрела на него, он поспешил дать объяснение сказанному:

— Что произошло, то произошло. Это плохо, ужасно. Но жизнь продолжается. Ты молодая, красивая, у тебя все впереди, и этот неприятный случай позабудется, как дурной сон. Тебе же снятся иногда плохие, жуткие сны?

Лина кивнула головой.

— Вот! То, что произошло с тобой, считай дурным сном. И тогда тебе будет легче переносить случившееся и оно скорее позабудется. Отвлекись от черных мыслей, я уверен, у тебя все будет хорошо… Поверь мне.

Лина смотрела на интеллигентное лицо Шато. Оно излучало саму доброту и порядочность, и ей так захотелось поверить этому уже немолодому и симпатичному грузину с таким красивым именем.

— Вы знаете, я не хочу мести. Но очень хочу, чтобы его наказали, и очень сильно, чтобы он понял, что так делать нельзя, — наконец, разговорилась Лина. — Моя мама подала заявление в милицию, ходила в институт, интересовалась, какие меры будут приняты… Все обещали, что не оставят без внимания… Но, поймите меня правильно, мне не хочется огласки… Вы же понимаете, пойдут слухи, пересуды… Кому приятно, когда твое имя треплют все кому не лень. Я не хочу, понимаете, не хочу такой славы, — Лина выдохнула сказанное одним махом.

— Ну, вот и отлично! И я об этом же. Мы Гиви накажем, можете не сомневаться. Хотите, мы увезем его в горы, и он будет пасти там овец столько лет, пока не искупит свою вину перед тобой. И я не шучу, увезем, — повторил Шато свое предложение. — Мы проучим его. Но и ты должна простить его не в смысле его поступка, а в смысле не доводить дела до суда, — поняв, что перегнул палку, поправился Шато. Ничего уже не поправишь, а человеку сломаешь жизнь.

— А моя жизнь? — Лина в упор посмотрела на Шато.

— Лина, ты не так меня поняла. Я говорю не о физическом страдании, а о моральном. Тюрьма убивает человека морально, она страшнее любого другого наказания. Некоторые предпочитают смерть, чем тюрьму.

Они еще долго разговаривали, пытаясь найти выход, который был бы приемлемым для каждого из них. Компромисс уже летал над ними с тех минут, когда Лина согласилась поговорить с Шато. Она неосознанно, помимо своей воли и желания, пыталась настроиться на благоприятный исход из любой драматической ситуации. Но такой, при котором бы он и она не уронили своего достоинства. Наконец Лина и Шато замолчали, чтобы еще раз обдумать сложившуюся ситуацию.

Первой заговорила Лина:

— Хорошо, я согласна при условии, что Гиви вы накажете по-своему, по закону гор. Я действительно не хочу, чтобы он сел в тюрьму, не потому что мне его жаль, а потому, что это потребует огласки всего… А я этого не желаю. Но моя мама настроена решительно, и вряд ли кто ее остановит. Она уже записалась на прием к Романову. Вы сами понимаете, что после этого может быть?

Шато несколько раз кивнул головой.

— Да, понимаю. Это нежелательно. Что нужно сделать, скажи, Лина? Деньги, вот они здесь. — Он показал на коробку.

— Да вы что? Чтобы мама взяла деньги? Да никогда. Мы в коммуналке жили, пока отец квартиру на своей работе не получил. Ей стыдно было просить для себя, хотя при ее работе квартира ей была положена. Но она не может взять себе, потому что кто-то больше нее нуждается в жилье. И деньги она не возьмет тем более. Тут надо что-то другое….

— Подскажи, Лина, что..?

— Я не знаю… Думайте. Мне трудно что-то сделать самой. Единственное, что я обещаю, — заявление заберу из милиции, как вы и просили. Остальное ваши заботы. Извините, я сильно устала и пойду.

С матерью Лины приехали разговаривать родители Гиви, достаточно известные и небедные люди из Тбилиси. Но та была непреклонна: насильник должен сидеть в тюрьме. Оно, наверное, так бы и случилось, но вмешался его величество случай. Отец Лины попал в аварию вместе с группой туристов, когда они возвращались с экскурсии из Таллина. Автобус перевернулся, несколько человек погибли, отец Лины получил тяжелую травму ноги. Врачи больницы настаивали на ампутации, но кто-то из медперсонала подсказал его жене обратиться к профессору Хуцинашвили, мол, он оперирует таких больных, может сохранить ногу.