Михайло Старицкий - РУИНА

— Не знаю о том ничего. Как только я узнал о мире, так сейчас и бросился к твоей ясной мосци.

— Ну, ладно. Ступай, жди, может, опять придется послать на тот берег.

Посланец поклонился и вышел из покоя, а гетман остался один, осаждаемый тревогой и беспокойством.

При таких условиях даже его холодный, прозорливый ум не мог придумать ничего, оставалось только ждать…

Прошло несколько дней такого томительного, бесплодного ожидания; с каждым днем беспокойство охватывало Самойловича все больше и больше…

Он велел крепить города, велел всем казакам деятельно готовиться к отражению врагов, послал в Москву гонцов, прося помощи на случай нападения турок, но все эти распоряжения только увеличивали его собственную тревогу… Больше всего его мучила неизвестность. Он мог бы получить самые верные сведения от Фроси, но, как назло, и Горголя, посланный в Чигирин на разведки, не возвращался до сих пор.

Прошло еще несколько дней…

Наконец к гетману прибыл еще один гонец.

Гонец с правого берега привез на этот раз более утешительные известия: он сообщил Самойловичу, что султан, подписав мир с ляхами, возвратился со своими войсками в Стамбул, а также, что и хан направился в Крым, что остались в Украйне только своевольные шайки, рыскающие кругом по окрестностям.

Самойловичу показалось, что какой-то неслыханно тяжелый камень скатился с его души; если турки отступили, значит, во всяком случае в этом году, уже не состоится нападения на правый берег.

— А за год… — Самойлович улыбнулся и махнул рукой. — Что только не может случиться за год!

Он сладко потянулся.

Пора, пора ему отдохнуть от этой вечной тревоги и насладиться властью и любовью… взять бы теперь к себе Фросю… успокоиться… отдохнуть… но нет, нет! Не надо поддаваться слабости, еще до берега далеко! Когда погибнет Дорошенко, тогда только можно будет свободно и вольно вздохнуть!

Прошло еще несколько дней, и Самойлович получил с правого берега еще более приятные известия, а именно, что хотя ляхи подписали с Дорошенко мир, но никто и не думает исполнять означенных в договоре условий: ляхи не только не выводят своих войск из городов, но ведут партизанскую войну с казаками, а Ханенко, собрав порядочное войско из своих казаков и присоединившихся к ним ляхов, двинулся против Дорошенко.

Это известие привело Самойловича в самое превосходное состояние духа; мечты и надежды закружились в его голове.

Теперь уже смело можно было рассчитывать на поражение Дорошенко. Ханенко был опытный полководец, войско у него было свежее, а Дорошенко без турецких и татарских войск был уже далеко не так страшен.

Однажды, когда Самойлович сидел в своем покое, погруженный в радужные мечты о будущем, вошел джура и объявил, что какая-то вельможная пани прибыла на двор гетманский и просит, чтобы ее допустили к его ясной мосци.

Самойлович изумленно поднялся с места.

— Пани? — произнес он в недоумении. — Чего же она хочет от меня?

— Она не говорит, просит только, чтобы допустили ее.

«Уж не Марианна ли? — пронеслось в голове

Самойловича. — Может статься. Вот это было бы хорошо, когда бы сама пташка залетела в клетку!»

— Веди, веди! — согласился он поспешно.

Джура вышел из комнаты, а Самойлович встал с места, подошел к одному из кресел, оперся на его спинку рукою, так что кресло составило для него род защиты, и устремил загоревшийся любопытством взор на двери.

Через несколько минут за дверями послышались легкие, поспешные шаги; дверь распахнулась, и в комнату вошла стройная молодая женщина. Лица ее нельзя было рассмотреть сразу, так как поверх кораблика голову ее покрывала тонкая шелковая ткань, которая закрывала большую часть ее лица и спускалась мягкими складками до самой земли.

«Нет, это не Марианна», — решил про себя сразу Самойлович, окинув быстрым взглядом стройные, нежные очертания фигуры вошедшей женщины, и беспокойство его исчезло, а в сердце шевельнулось страстное желание узнать поскорее, кто эта прелестная незнакомка, появившаяся так таинственно у него.

— Ступай! — обратился он к джуре. — И не допускай ко мне никого, придешь тогда, когда я позову.

Джура поклонился и вышел из покоя, притворив за собою двери.

— Ясновельможная пани… — начал было самым сладким голосом Самойлович.

Но незнакомка не слушала его, она сделала несколько шагов вперед, отбросила с лица шелковое покрывало, и слово замерло у Самойловича. Подавленный возглас вырвался из его груди. Перед ним стояла Фрося; бледная, взволнованная, с блестящими глазами и порывисто вздымающейся грудью, она была прелестнее, чем когда-либо.

Самойлович почувствовал, как какая-то горячая волна подступила к его сердцу. Сколько раз, утомленный своими делами, мечтал он о ней, — и вдруг она сама здесь, у него, прелестная, обольстительная…

— Фрося? Ты? Ты здесь? — прошептал он глухим голосом и остановился, какая-то судорога сжала ему горло.

— Я… я, коханый мой, сокол мой! — вскрикнула горячо Фрося, бросаясь к нему, и замерла у него на груди.

От жгучих поцелуев Фроси жаркая краска выступила на лице Самойловича.

— Но как? Откуда? Каким образом ты здесь? — повторял он.

— Навеки, навеки к тебе! Теперь уже никто не заставит меня вернуться к нему.

— Как, разве Дорошенко погиб? — вскрикнул поспешно Самойлович.

— Нет, нет! Но я не могла уже больше оставаться там!.. Не могу терпеть его ласк, не могу! Тебя люблю, мой соколе, мой орле! Тебя люблю! Не отсылай меня к нему! Умру без тебя! Руки на себя наложу! — Щеки гетманши вспыхнули ярким румянцем, слезы выступили ей на глаза.

— Нет, нет, коханая моя! Теперь уж я тебя не отдам никому! — произнес Самойлович, страстно прижимая к себе Фросю. — Но как же ты ушла? Как удалось тебе вырваться?

Он усадил гетманшу рядом с собою на низкий турецкий диван и нежно привлек ее к себе на грудь.

— Горголя помог, с ним вместе.

— Так, значит, Дорошенко нет в Чигирине?

— Нет. Против него выступил Ханенко. У меня была еще надежда, что Ханенко одолеет его, но когда я узнала, что Дорошенко разбил и его, когда я подумала, что он снова вернется в Чигирин и снова начнет терзать меня своими ласками, — тогда я уже все забыла! Тогда я не могла больше ждать и бросилась к тебе! Но ведь ты не отправишь меня к нему назад?

Гетманша обвила шею Самойловича руками и горячо прильнула своими устами к его устам.

Но Самойлович уже не слыхал ее последних слов: известие о поражении Ханенко сразу согнало ту радость, которая охватила его при виде Фроси.

— Как? — вскрикнул он, осторожно освобождаясь из ее объятий. — Дорошенко разбил и Ханенко?!

— Да, да. Разбил наголову, сам Ханенко едва ушел.