Михайло Старицкий - РУИНА

— Гайда! — запахнулся во власяницу нищий и крупным шагом направился вслед за хлопцем к воротам.

Но, к их ужасу, ворота уже были заперты…

Мазепа проснулся на рассвете, осторожно оделся, стараясь не разбудить своего товарища, и вышел неслышно из комнаты. Прежде всего он щедро отблагодарил шинкаря за оказанную ему услугу, затем отыскал Остапа и, передавши ему вообще, что дело идет на лад, приказал выезжать тоже в Богуслав, но только спустя час после их отъезда.

Возвратившись в покой, Мазепа застал своего дорожного товарища уже проснувшимся и сидящим у стола, на котором стояли две кружки подогретого пива и тарелка с поджаренными в масле ломтиками черного хлеба.

— Ге, товарищ! А ты уже и встал? Ранняя пташка, ранняя, — приветствовал он шумно Мазепу.

— Ходил коня своего осмотреть, на наймытов не полагаюсь.

— Дело. Коня пожалей раз, а он тебя трижды пожалеет. Ну, а теперь садись же, пане–брате, выпьем скоро по кружке пива, да и гайда в дорогу; я, знаешь, тоже верхом с тобой, благо седло взял с собою, а то ведь этот ирод так подпоил вчера моего погоныча, что он и до сих пор не поправил оси! Ну, пусть себе теперь помалу догоняет!

Выпив наскоро пива, новые сотоварищи расплатились с жидом и вышли из корчмы. У дверей стояли уже оседланные кони. Мнимый горожанин молодцевато вскочил в седло, и путники вынеслись из города быстрым галопом.

Было раннее морозное утро. Густая изморозь покрывала все поля пушистым серебристым ковром. Удары лошадиных копыт о замерзшую землю гулко отдавались в морозном воздухе. Всадники ехали молча, погруженные каждый в свои думы. Мысль о Галине не покидала Мазепу. Сообщенное незнакомцем известие не успокоило, а наоборот, еще больше встревожило его. Правда, при первых словах казака сердце его забилось жгучей радостью и тревогой; он ждал от него какого-нибудь ужасного решительного слова: умерла, повенчана, замучена, продана; но оказалось, что незнакомец был вовсе не причастен к гибели Галины. С души Мазепы скатилась на минуту невыносимая тяжесть; таким образом, ближайшие опасения его были устранены, и у него снова оставалась еще слабая надежда на то, что он отыщет Галину, но радость его продолжалась недолго. Ведь это была только отсрочка! То, что этот казак не был причастен ничем к похищению Галины, не устраняло ни на одну йоту всех прежних опасений, а кроме того, известие о покупке кольца у жида в Богуславе еще больше запутывало все и прямо сбивало с толку Мазепу. Почему кольцо оказалось в Богуславе? Почему у жида? Какое отношение мог иметь этот жид к сделавшим набег татарам? Все притаившиеся в душе Мазепы подозрения, предчувствия, сомнения поднялись снова и закружились вокруг его головы, словно вспугнутые совы вокруг почерневшей башни. Он чувствовал, что узел затягивается еще сильнее. Одно только утешало Мазепу, что в Богуславе он узнает наконец всю истину, а Богуслав был не так далеко!

Спутник Мазепы ехал молча, видимо, погруженный в свои размышления. Казалось, и он чувствовал себя не совсем спокойно: то он теребил задумчиво свой длинный ус, то пожимал плечом, то поводил в недоумении бровью, то в досаде пересовывал каким-то порывистым жестом шапку, иногда же сквозь стиснутые зубы у него вырывалось ка- кое-то неопределенное восклицание, и тогда незнакомец сердито сплевывал на сторону.

Судя по всем этим движениям, легко можно было заключить, что мысль незнакомца напряженно работала над разрешением какого-то трудного и сложного вопроса, но Мазепа, погруженный в свои размышления, не замечал этого состояния в своем спутнике, он даже забыл о своем желании притянуть на сторону Дорошенко этого тайного доброжелателя Ханенко.

Так скакали они около часа. Пес Кудлай, сопровождавший теперь всюду Мазепу, не отставал от них ни на шаг. Наконец лошади начали понемногу умерять свой бег. Первый заметил это незнакомец.

— Стой, пане–брате, — произнес он, натягивая поводья, — дадим коням пройти шагом, пусть отдохнут немного, ишь замылились как! — Он перегнулся в седле и ласково потрепал рукою гибкую, лоснящуюся шею своего коня. — Славный коник, славный. И быстрый, и не тряский — несет, как ветер.

— Да, — произнес и Мазепа, осматривая с удовольствием красивого, рослого коня, — и, видно, выносливый. Дешево ты за него дал!

Лошади пошли шагом.

Солнце уже поднялось высоко. Растаявшая изморозь блестела на озимых всходах каплями крупной росы. И быстрая езда, и теплые лучи солнца согрели немного путников.

— А день-то будет теплый! — заметил незнакомец и расстегнул свою керею.

— Д–да, — согласился Мазепа, — как будто и не ко времени, лучше бы снег выпадал поскорее, а то если долго простоит такая сухая погода, то и ляхи могут на нас двинуться, а тогда пропадай уже вся Украйна!

— Ну, и с чего бы это уже и ляхи на нас двинулись? Ведь у нас с ляхами тихо… мир.

— Мир? — Мазепа насмешливо улыбнулся. — Разве может быть с ними прочный мир? Пока они видят перед собой сильного врага, до тех пор только и держатся мира, а как заметят, что силы его ослабевают, так сейчас и забывают про всякий мирный договор.

— Гм, — незнакомец повел бровью, — так ты, вижу, совсем-таки не веришь ляхам?

— О, скорей бы уже поверил самому сатане, чем им! — вскрикнул горячо Мазепа.

— Ну, не говори так, — христианская держава.

— Христианская держава! Ха–ха! Видели мы их христианское над нами панованье, — перебил его Мазепа, — да если бы мы у басурман в подданстве, в рабстве были, то и то бы худшей муки не несли! Да что там о них говорить!

Если бы мы вот и сами задумали теперь соединиться с ляхами, так народ, верь мне, не попустил бы этого никогда.

— Турки, что ли, лучше?

— Уж хуже ляхов нет никого!

— Эх–эх, брате! Все-то это оттого выходит, что и ты, и другие по–старому на Польшу смотрите, — заговорил живо незнакомец. — Ведь ляхи теперь не то, что были прежде… Были они в свой час и сильны, и страшны, да и то мы их одолели. А теперь! — незнакомец махнул рукою, — где их Жолкевские, Ходкевичи, Вишневецкие? Остались одни Зайчевские да Тхоржевские (фамилия от тхора; последнее слово употребляется по–польски в значении трус) — на всю Польшу один только и есть храбрый лыцарь — Собеский. Хе! Кто говорит, хотелось бы им, может быть, и теперь повернуть нас в своих подцанцев. Да мынулося! У змеи уже вырваны зубы. Знаешь, и рада бы, говорят люди, душа в рай, да грехи не пускают! Вот потому-то, а не почему иному, они рады будут теперь и союзу с нами. И, верь мне, будут шановаться, а на права наши не посмеют, да и не смогут наложить руку.

Мазепа внимательно прислушивался к словам незнакомца, последний положительно чувствовал какую-то склонность к ляхам.

Вчера, когда разговор коснулся их и он, Мазепа, высказался против ляхов, незнакомец весь как-то переменился в лице, а сегодня, ведь это он опять нарочно завел разговор о ляхах. Все это недаром! Атак как он, этот казак, бесспорно какой-то посланец Ханенко, то уж не ищет ли Ханенко союза с ляхами? Почему нет? Этот хитрец на все способен, да и сердце его, кажется, давно к ляхам лежит. Быть может, они задумали вместе с Ханенко вступить с двух сторон в Украйну. О, если это так, надо принять немедленно меры. Узнать бы только наверное. При этой мысли Мазепа сразу встрепенулся, в нем снова проснулся ловкий политик.