Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 1

— Знаешь, Серёжа, ничего принципиально нового Пастернак не написал — ни о революции, ни об интеллигенции, ни о гражданской войне. Всё это уже было и до него.

— У кого?

— Ну, хотя бы у того же Булгакова.

Спор закипел по новой. Сергей был непреклонен:

— Булгаков хороший писатель, даже отличный, но до Пастернака ему далеко.

У метро они расстались. Савва пожал руку Сергею:

— Ты не сердись, если что не так. Спасибо тебе за этот вечер.

— Тебе спасибо за урок. Живёшь и учишься рядом в одной группе, а кто ты такой Савва Мартынов, узнал только сегодня.

Они пожали друг другу руки и разошлись…

После этого они ещё несколько раз пытались наладить друг с другом контакты, но напряжённая жизнь Саввы, его постоянная занятость, необходимость зарабатывать на хлеб насущный, не оставляли ему свободного времени. Да и у Сергея не всё, видимо, ладилось в личном плане. Они то сходились, то расходились с Ириной. Весь курс переживал и следил за их отношениями, но Савва старался в них не вникать, чтобы не потерять своего взгляда на романтическую любовь. К сожалению, эта, как и многие похожие любовные истории, за которыми так пристально следят окружающие, закончилась плохо. Да и не могла она закончиться иначе: слишком много зрителей на этом спектакле жизни присутствовало. А раз так, то финалом всегда будет трагедия. Иного не дано. Хотя потрепать языками бывшие друзья и товарищи любят: «Такая пара, и так жалко, что она распалась…», «Такой ужас: он ушел, она нашла другого» и всё в том же духе. И невдомёк им всем, что они-то и есть разрушители счастья так «обожаемой» ими пары. Но это было лишь мнение Саввы, которое, впрочем, он не скрывал, когда там или тут речь заходила о Сергее Ковалёве, любимом ими однокурснике.

А тем временем и другие его однокашники делили любовь пополам с житейской выгодой: кто-то хотел закрепиться в Ленинграде навсегда, кто-то получить хотя бы временную прописку, кто-то остаться на кафедре… Господи, Гоподи, дай силы вспомнить о них. Милая, вечно одухотворённая, тоненькая, как былинка, красавица Лина вдруг увлеклась бравым парнем в тельняшке Мишкой Тархановым. Он был старше всех парней в группе, отслужил на флоте. И вот боевой задорный комсомольский вожак покоряет сердце Линочки. Вскоре загремела весёлая студенческая свадьба, и пара по Божьей воле остаётся в Ленинграде.

Алька, странствующий Жид, как говорили в старину, без угла и связей, делает за год до распределения предложение не очень красивой девушке из параллельной группы, но коренной ленинградке. Она соглашается. Опять звучит марш Мендельсона, и многочисленные родные, съехавшиеся со всей страны, шумно празднуют свадьбу ещё одного человека, вступившего в самостоятельную жизнь.

А потом ещё и ещё, чем ближе к распределению, тем чаще играли свадебные марши… Но это больная тема, думать на которую Савва Николаевич не любил. Уж очень веяло от этих воспоминаний рационализмом и умением жить, что не вмещалось в его понимание любви и бескорыстности чувств. Правда, это был лишь его взгляд на те события далёкой молодости. Да пусть извинят его те бывшие студенты и сокурсники, о которых он подумал не так, как, может, они того заслуживают. Это его виденье мира, и ничьё больше…

Но не только высокими чувствами и заботами об устройстве себя любимых жили студенты. К 50-летию Октябрьской революции приурочили открытие на Невском настоящего пивного бара как знак культурного пития в народе. Бар пользовался бешеной популярностью среди студентов. Три огромных зала, окрашенных в розовые тона, с подсветкой, канделябрами и арочными проходами придавали бару необычный прозападный образ. Очередь в бар каждый день стояла за полсотни метров, и попасть в бар было большой проблемой.

Выручил Пашка Закаминский. Он как-то случайно познакомился с барменом, который оказался его земляком. И вот — долгожданный выход в бар. Савва и ещё пять ребят из его комнаты под предводительством Пашки попадают в этот заповедный райский уголок. Первым делом их заставили снять пальто и шапки. Потом бармен отвёл их к длинному столу, показал отведённые им места и предупредил:

— Пиво свежее, повышенной крепости, поэтому в одни руки дают не больше трех кружек за вечер. Водку с собой приносить и распивать нельзя. Будут замечания — выгонят, с этим у нас строго.

Пашка насколько мог сделал серьёзное лицо и ответил:

— Что мы, не понимаем, что ли? Какая водка? Мы только пивка по кружечке-другой и раков свежих отведаем, и всё… Студенты мы, нам больше нельзя. Учёба и всё такое, да и денег лишних нет.

— Тут у нас все студенты, а надерутся, как сапожники, — съязвил бармен. — Но я предупредил. Дело ваше, как себя вести.

И, взяв заказ, ушёл. Вскоре принесли пенящееся светло-жёлтое пиво в высоких кружках с длинными ручками, по две кружки на брата, красных варёных раков и гордость бара — сушёные сухарики из специального теста. Первая кружка пошла «в охотку» у всех. На второй Савва споткнулся: не привык он столько пить, тем более пиво. Но Пашка почувствовал себя в своей стихии и взял руководство за столом на себя.

— Мужики, Старик, пить всем до дна, иначе третью не дадут.

Савва, морщась, кое-как допил свою и вместе с Толиком Корабелом вышёл в туалет. Сделав своё дело, Савва обратил внимание, что парни пьют из горла водку, передавая бутылку друг другу.

— Они что, очумели, что ли? В туалете водку жрать? Места другого не найти? — закипел от возмущения Савва.

— А где мужикам радоваться? За столом нельзя, а три кружки пива для них, что слону дробина; вот и восполняют водкой, — ответил умудрённый житейским опытом Толик. — Так везде у нас — и в кафе, и в ресторанах, и в поездах, и на пароходах. На самолётах не летал, не знаю, как там, — он вздохнул. — Мне бы тоже глоток не помешал. Не зря в народе говорят: «Водка без пива — деньги на ветер».

— Ну пошли, хватит пускать слюни, — Савва стукнул Толика по плечу.

За столом их ждал сюрприз. Пашка умудрился через своего знакомого бармена заказать ещё по две кружки пива и целую чашку сухариков.

— Налетай, славяне!

— Но я же латыш, — тихо поправил Эдик, раскрасневшийся от выпитого.

Пашка не преминул отреагировать:

— Раз живёшь в России, значит — славянин.

— А давайте за нашу дружбу! — предложил тост Женька Вельяминов.

— Правильно, — подхватил тихо сидевший Валерка. — За всех за нас, наше студенческое братство.

Он уже заметно опьянел и хотел выразить свою любовь к ним ко всем, парням из одной комнаты.

— Гип-гип ура! — гаркнул во все горло Пашка так громко, что сидящие за соседними столиками обратили на него внимание.

— Да тише, тише, Паша, — дёргал его Эдик за рукав, — выгонят же! Тебе что, не ясно сказали? Чтобы без шума. Понятно?