Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 1

— Ну-с! Вы готовы отвечать?

— Да, готов.

— Тогда начинайте.

Савва неторопливо рассказывал тему первого вопроса и замечал, что профессор легонько продвигает зачётку в сторону «плюса». Но вот Савва допустил неточность, и рука профессора повисла в воздухе. Он переспрашивает, просит объяснить. Савва, видя, что его зачётка остановилась, начинает лихорадочно искать правильный ответ. Находит его, и снова зачётная книжка двигается вверх. После трёх вопросов зачётка плавно и почти вся перешла на сторону «плюса».

— Молодой человек, последний вопрос, если позволите.

Профессор пытливо смотрит Савве в глаза.

— Впрочем, можете на него не отвечать. У вас твёрдая четвёрка, даже с плюсом. Но если хотите пятёрку, дополнительный вопрос. Ответите неправильно, поставлю тройку. Видите, как зачётка расположена?

Он показал Савве на стол, где зачётка перевалила «экватор» в сторону «плюса». Ей осталось чуть-чуть, чтобы край зашёл на заветное плюсовое поле полностью.

— Согласен, — не раздумывая, ответил Савва.

Профессор, удовлетворённый решением студента, кивает головой, снимает очки, протирая их чистейшим, пахнущим дорогим одеколоном носовым платком.

— Ответьте мне… — и он задаёт достаточно простой вопрос.

Савва хочет сразу ответить, ответ кажется ему очевидным. Но профессор предусмотрительно поднимает очки, щурит глаза и как бы говорит: не спеши, хорошо подумай. Тут Савву озаряет: в вопросе подвох. И он отвечает совершенно по-иному, не так, как хотел ответить ещё полминуты назад. Зачётка лёгким щелчком профессора полностью оказывается в плюсовом поле.

— Поздравляю! Вы получаете «отлично».

— Спасибо, профессор!

— Молодец, не растерялся. Будет толк из вас, если везде так будете поступать: прежде чем отрезать, семь раз отмерить нужно.

Запомнился Савве Николаевичу и другой эпизод из его студенческой жизни. Было это на первом курсе, на кафедре биохимии. Нельзя сказать, чтобы Савве не нравился этот предмет. Нет, он был не лучше, но и не хуже многих других. Однако не повезло их группе с преподавателем. Злая, вечно недовольная немка с фамилией Швацвальд, классической для прусских немцев, наводнивших Россию во времена правления императрицы Анны Иоанновны. Типичная для немцев педантичность у этой преподавательницы приобрела почти патологическую направленность. Она требовала от всех студентов такой точности в ответах на заданный вопрос, что даже отличники чувствовали себя неуверенно. Савва не обращал на неё особого внимания, писал на отлично контрольные, щёлкая многочисленные задачи, как орешки. Благо, его школьный учитель-химик научил любить свой предмет и, главное, передал методику усвоения трудного материала. Делал он это всегда в шутливой и очень доходчивой форме. Так что даже «тёмный лес», так якобы переводилась фамилия преподавательницы биохимии, не беспокоил Савву.

Но и у него однажды случился прокол. Он как-то небрежно отозвался об одном из методов решения задачи, посчитав его неразумным, и предложил свой. Что тут началось! Немка, ни слова не говоря, влепила Савве двойку и на всех последующих практических занятиях просто истязала Савву придирками. Савва терпеливо сносил всё, но после последнего наскока спросил прямо перед всей группой:

— За что вы так на меня взъелись?

Немка поняла, что нужно что-то говорить, объяснить наконец свою неприязнь к студенту, кстати, не самому слабому, и тут она выдала:

— Мартынов позволил себе усомниться в качестве преподавания дисциплины, которой я отдала всю жизнь. Видите ли, ему не понравилось решение задачи. А знает ли студент Мартынов, что это решение предложил Лев Иосифович Портнов, академик, один из талантливейших биохимиков страны? Да что страны — мира! Его хотели выдвинуть на Нобелевскую премию ещё в тридцать шестом году вместе с его учеником Семёновым, когда они научились получать искусственный каучук, проще говоря резину, без которой сейчас никуда. Как можно так небрежно, не зная сути, что-то отвергать! Я была ученицей Льва Иосифовича и мне неприятно, противно, если кто-либо из студентов или учёных пренебрежительно относится к трудам великого ученого. Понятно?

Она выговорила это всё на одном дыхании, посмотрела на часы, объявила, что занятие окончено, и вышла из кабинета.

Ребята в удивлении зашумели. Колька первым высказал Савве всё что думал по этому поводу:

— Ну зачем тебе далась эта немка? Чего с ней спорить?

— Задачу не так надо решать.

— Да решай, как тебе нужно, только не заводи преподавателя. У них и так самолюбие уязвлённое, а тут ты со своим новым решением. Ну не хотят они нового. У них всё старое хорошее. Ты что, не знаешь этого? Так я тебе объясню. Из-за тебя теперь вся группа на ушах стоит. Она, зараза, в отместку всем теперь оценки испортит! Вот чего ты добился!

— Да что ты к нему пристал, — заступилась за Савву тихая Светочка. — Савва прав. Он хочет, чтобы к его мнению тоже относились с уважением.

— К его мнению? — передразнил Колька. — Кому нужно его мнение? Одна головная боль от его мнения!

— Хорош спорить, — вмешался самый авторитетный в группе Сергей Ковалёв. — Просто нужно иметь в виду, что у каждого преподавателя в голове свои тараканы. А ты, Старик, в принципе прав. Хотя и достаёт она тебя и нас своими домогательствами.

На том спор был завершён. К счастью для Саввы и, пожалуй, всей группы, немка заболела. На её место пришла молодая ассистентка, у которой Савва стабильно стал получать хорошие и отличные отметки. Вся эта ситуация не стоила бы и выеденного яйца, если бы в конце семестра не оказалось, что Савва не получил зачёт по биохимии. Все, даже не очень сильные студенты, получили заветную роспись в зачётке, а у Саввы, в журнале напротив его фамилии, стояла жирная чёрточка. Савва попытался через старосту выяснить, почему ему не поставили оценку. Оказалось, Швацвальд не разрешила его аттестовать, так как, по её мнению, у Мартынова не сдана одна тема; принимать эту тему будет только она. После третьего захода к Швацвальд Савва понял, что зачёта ему не видать как собственных ушей. Что бы он ни отвечал, немка находила зацепку и отправляла его обратно, доучивать.

Дело приобрело для Саввы неблагоприятный оборот. Оставался один день до начала первой в его жизни сессии, а у него не получен зачёт. Поэтому автоматически Савва не допускался до экзаменов со всеми вытекающими отсюда последствиями. И тогда Савва решил пойти к заведующему кафедрой профессору Белякову Ивану Филимоновичу и всё подробно рассказать.

Профессора он с трудом нашёл в виварии среди мышек-полёвок, с которыми тот проводил опыты. Это был странноватый профессор: невысокого роста, кособокий на одно плечо, худенький, в огромных очках, из-под которых выглядывали умные пытливые глаза с красноватыми белками, словно у кролика. Видимо, из-за них к профессору прилипла кличка «Каплун».