Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 1

— Да-да, я знаю об этом. А что дальше? Как всё же он погиб? — Савва Николаевич недоуменно смотрел на начальника охраны. — У вас же опытные люди, связи?

— Игорь был очень упрямым. Не терпел ни охраны около себя, ни слежки за собой. Мы, конечно, пытались, как могли, отслеживать его маршруты, но попробуйте угнаться за его новеньким «Порше» в триста лошадей! Да и водил он классно. Если замечал за собой слежку, отрывался сразу же. В разговоре со мной, когда я пытался откровенно с ним объясниться, он так мне ответил. Мол, время бандитского капитализма в России прошло. А эти попытки поиграть в крутых парней — просто мелкие пакости глупых подонков; и скоро их всех переловят и посадят. А погиб он три дня назад, в день вашего прошлого приезда, под Выборгом. Ехал на растаможку партии товара на терминал в Брусничное. Не доезжая километров пятнадцать до терминала на шоссе крутой поворот есть, дорогу там ещё не выпрямили. Здесь Игоря и нашли. Его «Порше» на обочине стоит, а сам Игорь лежит на асфальте, как вроде бы его случайно машина сбила. Удар в грудь пришёлся и в голову. Следы удара напоминают бампер грузовой машины. Что было на самом деле, никто не знает. Лежащего Игоря увидели пассажиры из проходящего в Питер автобуса с туристами. Они заставили водителя остановиться. Среди них нашелся врач, который установил, что мужчина ещё жив. По мобильному позвонили в «Скорую», милицию. По визитке нашли отца, тот меня… В общем, через полтора часа мы были там. Игоря уже увезли в Выборгскую райбольницу, стали оперировать. Александр Владимирович нейрохирургов из Военно-медицинской академии вызвал. Те часа четыре за жизнь сына боролись, пока сердце окончательно не остановилось. Фээсбэшники на уши всех поставили. Арестовали десятка два подозрительных. Но пока никто ни в чём не признался. Все в один голос: не мы; мол, мы его только пугали, было дело, но не заказывали и не убивали… Тёмная история.

— Так-так, — Савва Николаевич глубоко вздохнул. — Нет виноватых. Это похоже на нашу страну. У нас никогда нет виноватых. А если нашли, то они уже умерли… Убить ни за что молодого парня! И всё шито-крыто. Я понимаю теперь Александра Владимировича, когда он мне месяц назад сказал, что людей стали мерить не умом, а деньгами. Сколько ст о ит человеческая порядочность? Ничего не стоит. А сколько стоит убить человека? Да штука баксов. Вот до чего дошли!

Савва Николаевич нервно вздохнул. Начальник охраны, ничего не говоря, лишь играл желваками на лице, продолжал сидеть.

— Но мы ещё своего слова не сказали, — тихо проронил Савва Николаевич. — Наше время ещё наступит, и каждый ответит за содеянное.

Начальник охраны встал, поклонился и козырнул:

— Честь имею, Савва Николаевич. Мне пора. Сейчас будут гроб выносить, нужно присмотреть за шефом, что-то он мне не нравится. Сдал сильно. Жена, та как-то выплакалась и вроде бы успокоилась. А шеф совсем сник, никакой…

Он козырнул и ушёл.

Похороны подходили к логическому концу. После коротких речей у могилы тело Игоря предали земле. Потом традиционно выпили по рюмке за помин души, оставив хрустальный стакан с водкой, покрытый куском хлеба, на свежем холмике около портрета улыбающегося молодого и жизнерадостного человека, взяли под руки обессиленную жену и самог о Александра Владимировича и поехали на квартиру ректора, где их уже ждали для поминок за столом.

Кто что говорил, Савва Николаевич не помнил. Да, наверное, это было и не важно. Об умерших либо хорошо говорят, либо ничего. Александр Владимирович и его жена слушали, слабо улыбались в ответ за хорошие слова о сыне и снова ждали, что скажут другие. Так прошёл не один час. Савва Николаевич собрался уезжать и подошёл к Александру Владимировичу, чтобы попрощаться. Тот вызвался проводить его до дверей. Поцеловав руку супруги ректора, Савва Николаевич направился в прихожую.

— Давай присядем на дорожку, — предложил Александр Владимирович. — Тебе сколько езды до N-ска?

— Да часа четыре с половиной, если пробок не будет.

— А-а-а… Спасибо вам, Савва Николаевич, за то, что не оставил в моём горе, приехал…

На глаза Александра Владимировича навернулись слёзы и он отвернулся, смахивая их.

— Не уберёг сына… Это я во всём виноват, знай об этом, Савва Николаевич! Нет мне прощения!

— Да не казни себя, Александр Владимирович. Все под Богом ходим.

— Нет никакого Бога, Савва Николаевич. Никакого! Как я просил его, на коленях стоял, головой об пол бился, пока шла операция. А он отвернулся от меня. За что? Что я ему плохого сделал? Нету Бога, для меня он больше не существует. Так и знайте, Савва Николаевич. Если со мной что случится, велю даже в церковь меня не заносить. Так он меня обидел. Отнять сына! За какие-такие грехи? Почему его, не меня, жизни лишил? Вы извините, Савва Николаевич, но я умру безбожником.

— Да что вы так озлобились? Бог всегда к себе лучших призывает.

Но Александр Владимирович не дал договорить.

— Неправда, Савва Николаевич, неправда. Вы сами не понимаете, что говорите. Лучшие должны жить, а грешники должны каяться на том свете. И чем раньше, тем лучше, а не наоборот! Нет никакого Бога. Но если есть вселенский разум, во что я верю, пусть он покарает убийц моего сына.

Савва Николаевич лишь согласно кивнул.

— Пусть будет так, как вы сказали.

Тут Александр Владимирович как-то пришёл в себя. Савва Николаевич, видя, что разговор зашёл в тупик, стал прощаться:

— Пора мне ехать. Давайте я попрощаюсь с вами, — и он подал руку Александру Владимировичу.

Тот пожал протянутую руку, потом обнял Савву Николаевича и прошептал ему на ухо:

— Береги своих близких, дороже их ничего нет. Я вот не сумел…

И, отшатнувшись от Саввы Николаевича, вышёл из прихожей.

Через полгода Александр Владимирович умер прямо в самолёте, возвращаясь из очередной командировки. Савва Николаевич горько переживал смерть своего друга и после его похорон ещё долго не мог прийти в себя.

Жизнь брала своё. Савва Николаевич медленно, но верно возвращался в свой круг обязанностей на работе, со студентами, в семье. Со стороны казалось, что это всё тот же неисправимый оптимист, который работает день и ночь, отдавая всего себя людям. Но сам Савва Николаевич видел себя другими, внутренними глазами. Он стал критичнее относиться к себе, стал добрее той внутренней добротой, которую не увидеть постороннему. И от этого ему становилось спокойно на душе, и он стал спешить ещё больше делать пользы. Нет, он не отдавал деньги нищим и просящим, не делал прилюдных благотворительных поступков, не давал лишних денег и внуку Дениске… Нет, ничего этого он не позволял себе. Он лишь слушал и пытался понять всех, кто к нему обращался, а поняв — помогал чем мог, тихо и незаметно. И от этого ему становилось чуточку лучше. И он считал, что чуточку лучше становится мир, окружающий его. «Вот, если бы все так, — говорил он себе в конце дня, лёжа в постели, — сколько было бы счастливых людей». С этим и засыпал.