Александр Башкуев - Призвание варяга (von Benckendorff)

С любой точки зрения руки мои стали развязаны и чисты. Я сказал кузену-католику (еврею-католику, так — смешней):

— Знаешь, Мишенька, а ведь ты — атеист… Атеист, черт тебя подери. За сие — черти тебя будут жарить в аду. А может быть ты и — не масон? Тебе сие — просто выгодно, а?

Знавал я двух деятелей, — оба были ревнителями чистоты Крови и Веры. Фамилия одного была Израэлянц, а второго — Моссальский. А ты же — не лучше!

У тебя ж ведь, — церковная фамилия — атеист! Предка твоего — Церковь выкормила, выпестовала, а ты — Вольный Каменщик… Сука ты после этого…

Кузен ударил меня по лицу. Хлестнул наотмашь, — так бьют пьяных, чтоб они протрезвели. Я пьяненько захихикал в ответ, а кузен в сердцах крикнул:

— Отец мой — Романов! Бабушка его нарочно подкинула, ибо не могла она его от китайца родить! И воспитывали его на наши деньги, а не церковную милостыню! Сам-то ты — кто?!

— Я?! Бенкендорф. Мать меня к дверям кирхи не подложила… Родила от обычного мужика, да — не бросила! Не то что мать — китайчонка Сперанского!

Кузен завизжал, он чуть ли не кинулся на меня. Он… Он завопил в ярости:

— Я с тобой — по делу хотел! А ты?!

— А я и говорю с тобою по делу. Я — Бенкендорф. А ты — Сперанский. Ежели меня "поскрести", — я — пират, да разбойник, а ты — без малого царь. Диктатор Империи. Гроссмейстер… Все масоны за тобой — в одну дуду дудят. Целая армия…

А нет ли, думает Государь, за всем этим Заговора? И зовет дядю нашего (неродного, — заметь!) и говорит он ему, — а что ежели Китайчонок… Ты проследи-ка чуток, а там — ежели что: хвать всех, да — в мешок!

"Мишель" охнул. Оно будто "сдулся", как рыбий пузырь, из коего вышел весь воздух. Царственный кузен наш — был еще тот хорек, — ради трона мог вообразить себе и не этакое…

Сперанский поверил мне сразу и — от всей души.

Кузен заметался по комнате, стал материться и причитать… Наконец, он отчаянно махнул мне "прощай" и пулей выскочил от меня. А я еще долго смотрел на огонь, да смеялся при этом.

Видите ли… Я вдруг осознал, что милейший кузен и впрямь много раз примерял в своих снах — Корону Российской Империи. А как же после этого Клятва Вольного Каменщика?!

Бедный, бедный Сперанский! Моссальский… Израэлянц…

Где-нибудь чрез неделю после этого мои люди доложили мне, что в столичный порт прибыл груз — контрабанда оружия. Я дал знать о сием Аракчееву, а уж его артиллеристы ежели и не понимали в политике, — за оружие — уцепились.

Потом — прибыло судно с порохом. Аракчеев перепугался, что масоны-католики злоумышляют неведомо что и… "до зубов" вооружил своих сыщиков.

Масоны узнали об этом, сделали из того вывод, что татары готовятся на все тяжкие (а пример с убиением Павла говорил, что татары мало того что решительный, но и — готовый к политическому убийству народ) и стали закупать оружие пачками.

Закупали они его чрез третьи руки, но ежели Англия с Пруссией стали нам "сигнализировать" о сием, Франция, не желая "подставить" сторонников, предпочла все это скрыть.

В итоге же получилось, что в столице возникла "устойчивая преступная группа, имеющая неограниченные поставки оружия от якобинцев и ставящая своей целью — физическое устранение Императора и всей царствующей семьи.

В конце концов, противники так себя запугали, что средь масонов возникла "боевая группа", коя и решилась взорвать "Немецкую" Церковь в миг Пасхальных торжеств 1812 года, когда туда прибудет сам Государь сопровождать свою вдовствующую Королеву-Мать на всенощную…

Мышеловка захлопнулась.

Прежде чем я продолжу о событиях того года, переброшу мостик от прошлого в наши дни.

В 1830 году в Санкт-Петербург пришел пароход, на коем прибыли: мой сын — Жорж Дантес (от Эмилии Дантес) и голландский посланник — барон Геккерн. Они состояли меж собою "в любовной связи" (как сие следует из наблюдения жандармерии), но природа сей связи была чуть иной, чем кое-кому хотелось бы думать. Видите ли…

Сын мой был — вылитый Бенкендорф. Двухметровый гигант с голубыми глазами (сие в роду Бенкендорфов и передалось через поколение, мы с Доротеей "стальноглазы" — сие у нас от фон Шеллингов), вьющимися волосами цвета чистого льна, да всеми статями "Ливонского Жеребца" свел с ума женщин обеих столиц.

То же самое произошло и с мужчинами — знатоками "мужской красоты". Доложу по секрету, — когда мой сын впервые "представил себя" при дворе, ядовитый барон Клейнмихель не преминул съязвить:

— Господа, сие граф Бенкендорф — лет тридцать назад! Я слыхал, что дамы пысали кипятком при одном виде "ливонского принца", но до сего дня верил, что это — метафора. Но…

Похоже, что слухи имеют под собой почву! Мало того, — сей Феб-Аполлон так прекрасен, что я верю всем рассказам про то, как наш граф в молодости соблазнил самого персидского принца!

Дамы из окружения "черных баронов" гадливо подхихикнули сим словам, а любезные мне "серые" дамы вспыхнули, и невольно ступив назад — как будто закрыли меня единой стеной. Один из моих "серых баронов" — юный фон Клодт, положив руку на эфес своей шпаги, коротко произнес:

— Сие — оскорбление! Потрудитесь-ка объясниться. Или..

Клейнмихель сразу же стушевался (сие встречается за "чистопородными" "черными" немцами, — в прямой драке они вечно пасуют пред "немцами-латышами" — иль немцами "серыми") и за него отвечал его друг — фон Адлерберг:

— Валли неточно выразился! Никто и не хотел намекать, что хоть кто-нибудь из "Жеребцов" хоть на миг выказал себя в чем-то "Кобылой". Персидский Наследник в сиих делах был "известною женщиной" и даже с секретарем жил, как — официальная жена с мужем.

Валли хотел лишь сказать, что мужские достоинства дома фон Бенкендорфов таковы, что мужчины известных наклонностей готовы им соответствовать. Как женщины — разумеется!

Извинения были приняты, а фон Адлерберг в сотый раз выказал себя главою всей "черной партии". Фон Клодт с фон Клейнмихелем совершили ритуальный "офицерский полупоклон" (не предполагающий уважение к собеседнику), одновременно щелкнули каблуками и выпустили шпаги из рук — инцидент был исчерпан. (На их уровне — разумеется.)

В реальности ж — "в бой пошла тяжелая артиллерия.

Фон Адлерберг, чуть жмурясь и усмехаясь, как кот, глядящий на солнышко, сделал шаг чуть вперед — к Государю, коий стоял меж двумя частями вроде бы единой "немецкой" партии точно посередине, и задумчиво произнес:

— Я понимаю фон Геккерна — лаком кусок! В сто раз лучше прежнего любовника сей старой шлюхи! С ним, говорят, переспали — чуть ли не все секретари голландского Министерства Иностранных дел… А старая шлюха мужского пола столь же не красит любовника, как… и худшее преступление.

Ваше Величество, — что подумает мир, ежели пойдет разговор — ваш племянник живет на содержании мужчины любовника, — пусть даже любовник и исполняет женскую роль?!