Эфраим Баух - Пустыня внемлет Богу

— Пойми, они рабы, и не в одном поколении. Их это устраивает.

— Ты слишком плохого о них мнения.

— Я слишком их знаю, люблю, облегчаю их участь…

Ощущение такое, что перебранка перекинулась и за окно.

— Что там происходит? — Аарон выходит во двор и тут же возвращается с Корахом, которого, оказывается, парни Йошуа не хотели впускать в дом. Корах испуган, но ведет себя сдержанно, даже с достоинством, хотя нечто замеченное раньше Моисеем лисье и рысье в его лице несколько обесценивает это настораживающее достоинство. У Кораха есть сведения из достоверных источников, что самая большая опасность угрожает Моисею и Аарону, и им следует как можно скорее покинуть страну Кемет. У Кораха есть связи, есть люди, они обо всем позаботятся, подкупят кого надо и выведут Моисея, Аарона с женой и детьми за пределы страны. Корах дрожит от волнения, полон тревоги и заботы, умоляюще смотрит на Моисея.

— Спасибо, Корах, за предупреждение и заботу, — говорит Моисей, — утром получишь ответ.

— Но…

— Что «но»?

— Может быть… поздно.

— Не забывай, — говорит Моисей, вставая во весь свой рост и как бы сразу умаляя и без того щуплого Кораха, — за нами стоит Бог.

Корах исчезает.

— Аарон, — говорит Моисей, — скоро третья стража ночи, ты устал, на тебе лица нет. Я-то привык в пустыне к короткому сну. А тебе надо отдохнуть.

С уходом Аарона тотчас в окне возникает Йошуа:

— Странные новости, учитель. Сильным порывом ветра задуло много факелов и перевернуло колесницы. Парни убежали. Мы с трудом освободили бившихся на земле коней. И они ускакали в разные стороны.

— Йошуа, разбуди меня с первыми признаками рассвета. Я должен знать, был ли хотя бы один поджог, одно убийство, даже несчастный случай. Это важнее всего.

По одному ему известным признакам — слабому веянию, едва раздувающему ноздри, запаху свежести, проскальзывающему сквозь любые ароматы, — Моисей ощущает в полнейшей тьме приближение рассвета. Встает, выходит во двор.

— Ни одного поджога, убийства, несчастного случая, — поеживаясь от утренней сырости и бессонной ночи, говорит Йошуа, — более того, наверху, в городе, буря вырвала немало деревьев с корнями, сорвала с каменных домов крыши. Здесь же, в низине, ни одна хибара не пострадала. Правда, ветер шел поверху.

— Что ж, Йошуа, дела наши не так уж плохи.

Буря пронеслась. Но легче от этого не стало. Говорят, вчера, сразу же после ухода делегации евреев, повелитель мира в мрачном настроении, которое давно его уже не посещало, срочно созвал производителей и начальников работ. Их бесконечные захлебывающиеся славословия, в течение которых многие мочились в штаны из-за невозможности отлучиться по нужде из страха, что позор их будет обнаружен, не улучшили настроения властителя, тем более что буря, свирепствующая за стенами, вышибла одну из дверей дворца, разнесла в куски несколько любимых властителем ваз и статуй, и это разгулявшееся чудище с трудом удалось выдворить из освященных его божественным присутствием стен. Злость настолько распирала повелителя мира, что голос у него сел, и этот необычный, никогда ранее не слышанный от него хрип вызывал у верноподданных еще больший страх и колики в области желудка. Добавляло страху еще и то, что рядом с властителем не было его самого приближенного, главы тайных служб Яхмеса.

— Этот народец, — хрипел повелитель мира, еще больше раздражаясь от собственного хрипа, и все понимали, о каком народце идет речь, — размножается быстрее саранчи, а мы все знаем, чем саранча грозит нашей поднебесной стране Кемет. Они ведь рабы рабов моих, ну и работали бы, так нет, ленивы и праздны. Потому и кричат: «Пойдем принесем жертву Богу нашему».

И тут все в один голос завопили о гениальности идеи властителя выслать их всех в южную пустыню издыхать в каменоломнях, властитель поднял жезл, и вопль мгновенно оборвался. Сам сознавая, до каких низменных мелочей он опустился, повелитель требовал не давать этим рабам соломы, гнуть их в три погибели, чтобы выделывали то же количество кирпичей, и эта смесь хрипа и брезгливости совсем доконала подопечных его, уже теряющих сознание от желания оправиться.

Не трудно себе представить, на ком они на следующий день выместили всю свою злость: надзиратели из евреев, ответственные за нормы выделки кирпича, явно привилегированная часть этого ленивого народца, были подняты за полночь воплями и зуботычинами начальников работ. К такому отношению они не привыкли и потому с еще большей злостью накинулись на своих подопечных. Крики и причитания, доносившиеся до Моисея, шли из хибар, откуда надзиратели выволакивали едва державшихся на ногах после тяжкого трудового дня работников. Наиболее проворные кинулись к вчерашним местам работы, где еще сохранились остатки соломенной сечки, похватали ковши, чтобы черпать ил и воду из Нила, смешивать ил с песком и смесь эту топтать до уплотнения, смачивая и переворачивая лопатами. Легче было тем, кто заполнял этой смесью форму, срезал излишек лопаткой, быстро переворачивал и снимал форму. Но не тут-то было. Через огромное поле вдоль Нила, покрытое сохнувшими кирпичами, в первых лучах рассвета кажущиеся какими-то нетопырями, неслись, кто на колеснице, кто пешком, надзиратели-евреи, выгоняя хитрецов в поля срезать стерню и мелко сечь собранную солому, ибо, если ее не заготовить впрок, никакая норма не будет выполнена. Дело усугублялось еще тем, что правитель развернул колоссальное строительство своего любимого детища — города Пер-Раамсес, и первым делом вокруг него возводилась стена толщиной в десять человек, если их вытянуть лежа в ряд, высотой в пятнадцать человек среднего роста. И все это, за исключением каменных ворот, выкладывалось кирпичом, в котором все время ощущалась нехватка. Страх нерассасывающейся сыростью утреннего нильского тумана проникал в кости работников, надзирателей-евреев, начальников работ, ибо все знали, что их ждет, если норма не будет выполнена, и потому поле выделки кирпичей напоминало поле битвы, где вместо оружия мелькали палки, слышались вопли, окрики, понукания.

— Кто они, эти надзиратели из евреев? — спрашивает Моисей Йошуа, пришедшего к нему вечером после тяжкого дня работы.

— Люди, понравившиеся начальникам работ. Среди них есть относительно достойные, есть подхалимы, но в большинстве это лизоблюды: в прямом смысле, если необходимо, готовы вылизывать блюда после хозяев. Значит, и лицемеры и нечестивцы. Зато им разрешают строить дома наверху, правда у края, чтобы всегда видели хибары в низине, как напоминание, что их ждет, если они ослабят работу языками. Им трудно посочувствовать, но их можно понять: приказание фараона обрушилось на них как гром среди ясного неба.