Владимир Корнев - Датский король

— Какого немецкого черта тебя сюда принесло среди ночи? Меня выслеживал? Подослали? — вымотанный за несколько последних суток, Звонцов с силой пнул поверженного недруга, будто хотел выместить на нем свою злость за все пережитое. Эрих заскулил, захныкал, весь как-то съежился — в его глазах была мольба о пощаде и животный страх. «Ничтожество! Ну, сейчас я все из него вытяну!» Скульптор-«живописец» взял бидон, не скупясь, облил Эриха керосином.

— Не-ет! Только не это! Умоляю вас, не надо!!!

Вячеслав зажег спичку и хладнокровно поднес к самому носу немца:

— Что, убить Звонцова задумали? Отвечай, свинья, зачем ты сюда пришел?

— Нет, я не задумывал… Не убивайте меня! — Эрих, дрожа и захлебываясь, заверещал, попытался отстраниться: — То есть я и не уходил никуда, я… я остался здесь ночевать, чтобы позировать, понимаете? Завтра утром… Я хочу жить!!! Herr Maler, я маленький человек, поверьте, я — второстепенная фигура, от меня же почти ничего не зависит… — Он стал рыдать как ребенок и долго не мог успокоиться. Звонцов затушил спичку, поняв, что напугал Эриха до такой степени, что тот не может говорить.

Эрих, немного успокоившись, продолжал:

— Я так и знал, не надо было просить, чтобы вы написали мой портрет. Мне надо было догадаться, что это будет стоить мне жизни. Я пешка в этой игре!

— Не крути! И так вижу, что ты не ферзь. Зачем вы решили меня убить?

— Я не собирался убивать. Это все Бэр и моя тетка.

— Не думай, что я болван и совсем не понимаю, с кем имею дело! — заорал Звонцов. — Слушай внимательно: я сейчас буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай коротко и ясно. И учти — мне не до шуток! Для чего была нужна афера с портретом балерины?

— В свое время балерина глубоко оскорбила мою тетку — нашу Госпожу, отказалась с ней сотрудничать и выставила на посмешище всей Европе…

Самое ужасное, что этим балерина нарушила грандиозные планы ордена: мы понесли большие финансовые потери — крупные ювелирные салоны, издавна принадлежавшие нам, были разорены, и мы лишились средств для подготовки встречи нашего Мессии. Вот тогда-то барон Бэр, магистр Ордена, решил вернуть деньги и отомстить за неслыханное оскорбление Госпожи. Ведь она — Сверхженщина! В Ордене она почитается как Богиня-Праматерь, как земное воплощение самой финикийской Астарты…

— Но как же балерина? Этот Бэр. или как там его, он же, несомненно, любил ее!

— Herr Maler, вы даже не понимаете, как заблуждаетесь! Балерина понадобилась Бэру лишь для портрета, который решал две проблемы, возвращение status quo, а вас…

— Вот!!! Что ж он хотел сделать со мной?

— В эту тайну запрещено посвящать посторонних!

— Говори, сволочь! — Звонцов пнул Эриха.

— Наш отец и Господин — Князь Мира сего. Вельзевул. С того времени, как возник первый храм Божий, он тоже возжелал построить себе храм на земле, чтобы в нем ему воздавали поклонение и возносили жертвы, — у Эриха на лбу выступил пот, — когда-то в одном глухом монастыре в Галиции, где веры смешаны [263] Эти исконно православные земли после монгольского нашествия оказались в сфере «латинского» влияния, а после Флорентийской унии (1439) здесь укрепилась так называемая Грекокатолическая церковь с кощунственно смешанными латинско-«православными» обрядами под властью Папы. , был построен новый большой собор, который прежде, чем освятить, нужно было расписать. Тогда наш Господин и Князь Мира решил исполнить свой давнишний замысел через какого-то художника, которого Сатана наделил живописным даром. Начав роспись с алтаря, он одновременно совращал монахов, которые и так не отличались особым благочестием.

В монастыре помимо пьянства и плотского разврата стали случаться откровенные кощунства и святотатства. Этому художнику для вдохновения нужно было постоянно совершать ритуальные убийства. Была готова только малая часть фресок, когда одержимого художника изобличили, после чего он сразу удавился. Бесовский дар остался в стенах монастыря и вселялся поочередно в разных иноков, осуществляя промысел нашего Господина — роспись Храма. Когда у очередного монаха-живописца истощались силы, бес-Гений подстраивал так, что он доходил до исступления и кого-нибудь убивал, монастырская братия выслеживала его, предавая суду и смерти, но таким образом невольно потворствовала бесу, и неуловимый дух снова подчинял себе какого-нибудь склонного к искушению монаха, который продолжал писать. При живописных работах использовались не просто краски — их готовил Гений-бес как раз на душах убитых братьев, поэтому живопись отличалась необычайным эффектом — от нее исходил свет душ убитых! В итоге инквизиция всерьез взялась за монастырь. Суд был короткий, а кара самой жестокой; вся братия во главе с настоятелем была сожжена. Алтарь наглухо заложили камнем, а вход в храм замуровали. Обитель была совсем упразднена, место объявлено «проклятым». Казалось бы, наш Господин так и не уступил тогда Божьим рабам избранный им удел земли, не допустил, чтобы были освящены стены храма, однако его величайший замысел остается недовоплощен…

«И слава Богу!» — сверкнуло в звонцовском мозгу совершенно неожиданно для самого ваятеля, всего какой-то час назад без колебаний осквернившего святую икону.

— Продолжай же, болван! Или ты решил морочить мне голову?

— Духу пламя инквизиторского костра, конечно, повредить не способно, но после тех давних событий след бесовского гения живописи был утерян. Моя тетка откупила «проклятое место» всего за тридцать рейхсмарок. Чтобы закончить роспись алтаря, ей нужно было найти дух. Тетка узнала, что Ауэрбаху была известна тайна создания магических красок, значит, магический дух вселился в него. Она попыталась договориться с ним, но старик уперся! Хитрый еврей даже специально испортил себе зрение какими-то ядовитыми парами, чтобы оправдать свой отказ. Тогда барон Бэр решил завладеть Гением, присвоить этот могучий дух. После ритуального убийства прямо в университетской библиотеке Йены барон действительно стал писать как сам профессор, даже всякий раз, когда брался за кисть, не видел целиком того, что пишет. А вот способность создавать заветные краски Бэру так и не досталась. Бэр и Флейшхауэр поняли, что во время ритуала присутствовал некто третий и дух достался ему. Перед смертью профессор принимал экзамен, и последним, кого он экзаменовал, были вы, Herr Maler!

— Возможно… — бросил Звонцов. — А где доказательства?

— То есть как это?! — Эрих недоуменно выпучил глаза. — Вы пишете светящиеся картины! Вы пишете иконы! Но это принадлежит не вам. — Эрих завыл в исступлении: — Я не хочу, не хочу смерти! Неужели я обречен?

— Еще руки марать о такую слизь! Сделали тут из меня роттенбургского маньяка-убийцу!