Лейла Вертенбейкер - Львиное Око

— Бедненькие мои, крошечки мои, — причитала она. — Никто вас больше не увидит, кроме меня. Я люблю вас. Вы всегда будете носить эти очаровательные вещицы.

Ходят разговоры о том, что она танцевала нагишом, однако никто, даже любовники, насколько мне известно, не видели ее груди и не касались их закованных в броню сосков.

Именно я был создателем «Мата Хари».

Она называла меня «Папа Луи». Именно меня Герши обхватила за шею дрожащими руками, сойдя со сцены после дебюта, который я называю ее рождением.

Это я дал ей имя «Мата Хари». Уж и не помню, где впервые услышал его. Мы долго спорили с ней, пока она не согласилась. Самой ей до абсурда нравилось имя «Леди Грета Мак-Леод»… Моя милая, смешная Герши… Теперь она стала легендой.

Приняв участие в сотворении легенды, буду ли я летописцем истины?

Сейчас я вам расскажу суть дела. Легенда создается, когда человек претендует на преувеличенное к нему внимание. Утверждаю, что я «создал» Мата Хари. Надо ли мне претендовать на роль ее любовника? Во всяком случае, однажды она принадлежала мне; это гораздо больше, чем могут сказать о себе многие ее мнимые возлюбленные.

Теперь, когда Герши стала легендой, считается вполне приличным признаваться, что она пренебрегла тобой.

Нам (я имею в виду театральное руководство) пришлось потерять немало времени с той поры, как я, Луи Лябог, дилетант, понял, что Герши человек серьезный, и взял ее театральную судьбу в свои руки. Под словом «серьезный» я вовсе не имею в виду понятие, противоположное слову «фривольный». Во многих отношениях Герши была фривольной. Я имею в виду понятие, противоположное понятию «несерьезный». Два года спустя Эмиль Гиме, основатель, директор и хозяин «Музея Гиме», увидел Герши и решил рискнуть своей репутацией, представив ее публике.

Рисковать — это не значит ставить все на карту. Это мы с ней поставили на карту все, готовясь к постановке. Если бы она провалилась, Гиме простили бы, но не простили бы Мата Хари. Из населения города, составлявшего около двух миллионов семисот тысяч человек, на спектакле присутствовала всего сотня парижан, но они были «сливками общества» — авангардом du haute monde [27] Светское общество (фр.). , — теми, кто был пресыщен Айседорой Дункан, Лой Фуллер и Отеро. Гиме пригласил представителей дипкорпуса — германского и японского послов. Это был удачный выбор. Немец был человеком проницательным и смелым, японец — бестолковым. Критиков от газет, специализирующихся на сенсациях, которые потакают вкусам толпы, а не воспитывают ее вкус, не было. Зато были корреспонденты «Газетт де Франс», «Фигаро», «Жиль Блаз» и «Эко де Пари». Что же касается востоковедов, то присутствовали только те, кто не утруждал себя частыми поездками на таинственный Восток.

Гиме окружил мою девочку тем, чем я не способен был обеспечить, — торжественностью. Даже искусственные розы, обвивавшие колонны ротонды, казались торжественными. В библиотеке «Музея», превращенного в языческий храм, сидела по-турецки его лучшая бронзовая скульптура — статуя Нагараджи Шивы, индийского бога танца, разрушения и плодородия. По существу, Гиме не пожалел ни одного из своих редкостных восточных сокровищ. Сбоку, в затененной нише, восседал Субраманья, индийский бог войны, хотя милая глупенькая Герши протестовала против необходимости танцевать в его присутствии. По ее словам, его умиротворяет лишь зрелище обнаженной женской плоти. Если закрыться тканью, он становится мстительным.

Я расположился в стороне, между сценой и зрителями. Во вспотевшей ладони я сжимал жадовый амулет, который дала мне Герши. В нервном возбуждении я одинаково истово призывал на помощь Иегову, Шиву и Богородицу.

В зале было душно. «Гиме перестарался, накурив фимиаму», — подумал я. «Весь свет» представлял собою многоголовую гидру, которая сотнею ртов вела свои пустопорожние разговоры. Гидра эта была не способна ни любить, ни ненавидеть, ни иметь единое мнение. Мою Герши они не станут ни одобрять, ни отвергать. Гидра даст ей одну из оценок: «Oui» или «Non» [28] «Да» или «Нет» (фр.). . Поднимет большой палец вверх или опустит вниз.

Леди Грету Мак-Леод завсегдатаи музыкальных театров никогда не принимали однозначно. Публика победнее вела себя хамовато, но не по-хамски. Ее составляли люди, имевшие собственное мнение. Ярые поклонники Герши дрались с теми, кто ее недолюбливал, и она нередко уходила со сцены под сладостную музыку ожесточенных потасовок.

Моя дикарка принадлежала к миру, который, по словам Бедекера [29] Автор путеводителей. (Примеч. пер.). , «крайне неподходящ для дам». Верхнюю часть иерархической лестницы занимали такие мюзик-холлы Парижа, как «Фоли-Бержер», «Мулен-Руж» и «Олимпия». Мы еще не поднялись так высоко, хотя, если бы нам повезло в тот вечер, смогли бы сами выбирать один из них.

Искусство Герши мы оттачивали в «Café-Concerts», или «каф-кон», как мы их называли. Мы? Да, мы. Вы знаете, как вибрируют колокольни во время благовеста? Ритм создает не плавные переходы, а удары, реверберацию. Герши двигалась словно бы слыша звон своего рода невидимых колоколов. Ей было свойственно невероятное чувство ритма. Каким замечательным музыкантом-джазистом она могла бы стать! Прибавьте к этому подготовку, которую она получила в каком-то восточном храме, выступая в роли священной танцовщицы, баядеры. Итак, она обладала чувством ритма, поз, которые были элегантны и выразительны. Она не умела одного — создавать из них повествования. Она охотно рассказывала о себе. Что это было — воспоминания или вымысел? И я заставил ее рассказывать о себе своим телом.

Она умела придать этим рассказам такую выразительность. Заставляла вас самого делать выбор — верить или не верить.

Интерес, который она вызывала своим искусством, был весьма личного свойства. Это в значительной степени походило на интерес, возбуждаемый исполнителями баллад, которые заставляли плакать завсегдатаев кабаре. Если вы верили ее обещанию языческого рая, то влюблялись в нее. А насколько она была «хорошей», не имело значения.

Наибольший успех выпадал на ее долю в провинции, в таких городах, как Лион и Бордо, где жителей одолевает скука.

Мы оттачивали, отшлифовывали ее искусство, думая о блестящем будущем. Отрабатывался новый танец, посвященный богу Субраманье, требовавшему в жертву обнаженное женское тело.

Костюм ее был задуман таким образом, чтобы имитировать наготу, разумеется, не достигая ее в действительности. Не думаю, чтобы подобное сошло нам с рук. Но самый последний костюм был из почти прозрачной, хотя и двойной ткани.

Я снова посмотрел на зрителей. Меня охватило нервное волнение и неуверенность. Это они выскажут свое окончательное суждение. Oui или Non. Палец вверх или вниз. Могут даже… рассмеяться! Неожиданно у меня возникло желание схватить украшенный драгоценными камнями ятаган, лежавший сзади меня на полке, и наброситься на эту светскую чернь, кося ее, как пшеницу. Этих судей, обрекающих вас на успех или неудачу. Этих козлищ, надевших на себя шкуры львов.