Антон Дубинин - Южане куртуазнее северян

Лица его, гурмана-стихолюбца, коснулась улыбка. О, какая высокая честь! Неужели Кретьен… мессир Кретьен де Труа и впрямь доверяет ему закончить свой лучший роман?.. Мессиры Кретьен де Труа и Годфруа де Ланьи, авторы «Ланселота» — а ведь это недурно звучит!..

Кретьена в самом деле тошнило от своего романа. Он его не то что дописывать — видеть не хотел. Ланселот, Ланселот, история, посвященная Мари… «Как хорошо, что я не Ланселот, — неожиданно сказал он сам себе, замирая в замковом коридоре. — Нет, я не Ланселот. Ни в жизни, ни в сказках. И никогда им не буду, слава Господу… Впрочем, о чем это я? Нашего Логриса более нет. Есть только я. И, может быть, Аймерик…»

Годфруа радовался оказанному доверию, слегка примиряясь с мыслью о разлуке, а мессир Ален, вассал короля Артура, тем временем на дворе навьючил сумы на оседланного коня. Это был тот самый Морель, Мавр, огромный черный испанец, на котором поэт ездил в Пуатье — когда все еще обстояло очень хорошо…

Анри пришел попрощаться с Кретьеном; он тоже не спал всю ночь — видно по огромным черным кругам вокруг синих глаз. Два друга обнялись и поцеловались, прощаясь на неопределенный срок.

— Ну, с Богом… Постарайся все же вернуться поскорее. С Мари прощаться не пойдешь?..

— Н-нет, я уже попрощался… Погоди, — Кретьен полез в мешочек на поясе, вытянул сложенный во много раз листок бумаги. — Вот, передай ей, хорошо?..

— Это что, стихи?

— Ну да. Если хочешь, посмотри.

Анри развернул бумажку, сосредоточенно воззрился на нее, шевеля губами. Читал он не очень хорошо, а со стихами дело и вовсе обстояло скверно: продираясь сквозь дебри букв, граф не успевал поймать за хвост ускользающий смысл и размер. Однако он добросовестно дочитал до конца, кивнул понимающе.

— Хорошие стихи. Мне показалось, или правда похожи на этого… Ну, которого ты очень любишь?..

— На Бернара Вентадорнского? Может быть. Ну, что ж тут поделаешь, я плохой лирический поэт, приходится подражать…

— Да нет. Ты хороший поэт. Лучший поэт на свете.

— Анри…

— Не смей возражать, ты, вассал! Я знаю, что говорю. И если эти фландрцы тебя не оценят по достоинству… немедля плюй им в глаза и тут же езжай обратно. Понял?..

— Да, монсеньор… да, мессир Оргелуз.

…И растворились перед черным конем внутренние ворота, и его здоровенные копыта тяжело застучали по мощеному пути. Кретьен оглянулся от самого палисада — но уже не увидел Анри, а солнце в тумане и дымке вставало над землей, и колокола рассвета зазвенели чуть раньше, чем затихла труба утренней стражи, та самая, воспетая в обадах [41] Обада — северофранцузский вариант названия «Альба», утренняя песня, когда сторож трубит рассвет, и влюбленным пора расстаться. . Больше в этой жизни они с Анри не встречались.

Давай, спеши, мессир Простак, беги от нее, — да впрочем, чего уж там, от себя… Беги, чтобы не стать предателем, спасайся от того дня, который пришел бы неминуемо, и ты знаешь это сам — того дня, когда ложь обернулась бы правдой, и вы соединили бы губы, закрывая глаза… Тебе нужно уехать — ради вашей любви, ради ее чести, ради твоего друга, ради смешных имен и стишков, которые вы придумывали вместе с ней. Так должен делать тот, кто хочет оставлять за собой — что бы ни было — чистый путь.

Оставлять чистой тропу позади.

Оставлять чистой дорогу до воды. И до того, что за ней…

Тем же вечером Годфруа из Ланьи в окружении замковых дам и почтительно внимавших оруженосцев стоял в рыцарском зале после воскресной мессы, похлопывая себя по ладони какой-то свернутой в трубку толстой рукописью, и речь его текла легко и весело:

— И мессир Кретьен, уезжая, попросил меня закончить его роман о Ланселоте — мы, в общем-то, иногда работали вместе, вот он и доверил. Ну да, я думаю, что это, пожалуй, лучший его роман…

— Мессир Годфруа! Вы ж его ученик, вы, наверное, знаете, — встрял один тоненький любопытный юноша по имени Эдмон, — что это за слухи, будто монсеньор Анри вчера серьезно ранил Кретьена в поединке?..

Несколько дам переглянулись, понимающе покивали.

— Ах, ну да, госпожа наша Мари…

— Не стоит, Матильда, милая — я знаю, да, да…

Годфруа стрельнул ярким синим взглядом в их сторону и заметил, как ни в чем не бывало:

— Да, кухонные служанки чего только не выдумают. Вилланки, сами понимаете! Я сегодня утром провожал мессира Кретьена в дорогу, и совершенно никаких увечий у него не наблюдалось. Куда-то поехал по поручению графа, и все тут…

О, верный и честный Годфруа, что бы он сам по себе не думал, крепости сдавать не собирался.

Шампань славилась своими ярмарками — по шести в год, в Ланьи, в Бар-сюр-Об, и по две — в Провене и в Труа. Поговорка «Не знать ярмарок Шампани» означает «не знать очевидного».

Рай земной Париж, бальзам миру (лат.)

Проходящими и спорящими и гуляющими школярами (лат).

Первые названия нот изобретателя нотного письма, Гвидо из Ареццо. Нот шесть, потому что звукоряд еще шестиступенный. Каждая из нот — первый слог строки известного латинского гимна св. Иоанну, молитва избавления певца от хрипоты:

Также великий Гвидо еще в 11 веке считался изобретателем музыки.

«Логика для начинающих», учебник Абеляра.

Торговцы Слов

От рождения плохо приспособлены к знаниям, Аристотель. «Этика», 1 книга «О душе».

Поэт Поэтов (лат).

— Знаешь латынь? Отвечай, да или нет, ученик!

— Знаю…Хотя несовершенно.

— Хороший мальчик, честный мльчик.

gai saber — Веселая наука, т. е. трубадурское искусство (ок.)

Умолкни в мире. Да не вредит никому твоя муза…

Голод и нужду претерпевает толпа школяров (лат.)

Вопросно-ответный

Тетрадь — 8 листов, по два столбца на странице.