Лев Вирин - Солдат удачи. Исторические повести

Яша как-то не выдержал, спросил полковника:

— Мы здесь совсем в землю зарылись, как кроты. Всё ж таки — ка­валерия!

Лазарьянц рассмеялся:

— С шашками наголо на танки и пулемёты? Бесполезно. Мы ка­валерия для того, чтобы быть в нужном месте в нужное время. А земля и от танков, и от мессеров укроет.

Лейтенанта Рабиновича регулярно гоняли в Мытищи. Там и штаб корпуса, и райисполком. И в этот раз начштаба отправил с бума­гами:

— В райисполком. И без подписи Коршунова не возвращайся!

Но Яше не повезло. Предисполкома укатил в Москву.

— Вернётся часа через три, — сказала секретарша. — Ждите.

Лейтенант уселся ждать у окошка. За окном грязный двор, по­мойка.

«И книги не захватил», — подумал Яша.

У соседнего окна долбила на стареньком «Ундервуде» девочка- машинистка. Яшка уже видел её в прошлые заезды.

Некрасивая, с короткой мальчиковой стрижкой, в старой бурой кофточке, аккуратно заштопанной на локтях. Воробушек. А вот печа­тала машинистка здорово — строчит, прямо как пулемёт. У локтя де­вушки Яша заметил томик в потёртой обложке.

«Интересно! — подумал лейтенант и перегнулся посмотреть. — Ничего себе! «Жизнь Клима Самгина», том третий».

Этот огромный роман Горького Яша начинал три раза. Но так и не дошёл дальше сороковой страницы — скукота и тягомотина. «А эта пигалица читает уже третий том! Сильна!» — Яков невольно зауважал Воробушка.

Тем временем девушка отстучала свою бумагу и раскрыла томик.

— Вам нравится «Самгин»? — спросил Яша.

— Третий раз перечитываю. Очень глубокая книга.

— А я не одолел, — признался Яков. — Тяжело написано.

— Это только сначала. Потом привыкаешь.

Познакомились. Олю недавно вывезли из Ленинграда по дороге жизни.

— Нас всех в Ярославле остригли наголо, — сказала девушка. — Я приехала в Мытищи к бабушке. А родители умерли с голоду ещё в ян­варе.

Оля кончила школу перед войной. И пошла в госпиталь санитар­кой. Потому и выжила. Девушка выросла в интеллигентной семье. Много читала. И Яша, воображавший, что знает о книгах всё, сразу по­чувствовал её превосходство.

Наконец вернулся Коршунов, подписал нужную бумагу, и Яков простился с новой приятельницей, пообещав:

— Ещё увидимся.

Через день, погоняя Весту по грязной дороге, Яша тихо улы­бался, предвкушая встречу с Олей. Он сдал в штаб под расписку засур- гученный пакет и поспешил в райисполком. Как раз попал к обеденному перерыву. Торопливо накинув пальтишко с вытертым ка­ракулевым воротничком, Оля вышла. Целый час они бродили по тихим улочкам. Ужасно хотелось взять Олю под руку, но Яша робел. Го­ворили о школе, читали стихи. Яков любил раннего Багрицкого. Про­чёл девушке «Контрабандистов», «Арбуз».

Оля слушала хорошо. Подсказала забытую строчку.

«Чем бы удивить её?», — думал Яша. Перед самой войной друг дал ему на три дня серенький томик Киплинга с парусником на обложке. Парень вспомнил «Балладу о трёх котиколовах».

Оле понравилось. Киплинга она не знала.

— А ты кого любишь? — спросил Яша.

— Пастернака.

Яков удивился:

— Ну.. Там же всё о дождях, о природе.

Девушка улыбнулась лукаво:

— А ты послушай! — и прочла «Коробка с красным померанцем — моя коморка», потом «Любить иных — тяжёлый крест»:

— Все поэты пишут стихи женщинам, в которых они влюблены, до тех пор, пока не добьются ответа. И только Пастернак умеет писать о сбывшейся любви!

Это был какой-то совсем другой Пастернак. Однако Оле пора было возвращаться в контору.

— Скоро опять приеду! — махнул рукой Яша, проводив девушку до крыльца.

Ещё дважды Яшке довелось встретиться с Олей. А потом, рано утром, пришёл приказ: грузиться на фронт. «Уехать не попрощавшись? Невозможно!» — подумал Яша и кинулся к полковнику:

— Ашот Григорьевич! У меня в Мытищах невеста осталась! От­пустите проститься! Честное слово, к погрузке я вернусь!

Лазарьянц задумался, посмотрел на часы:

— Риск! Но невеста — дело серьёзное. У тебя три часа двадцать минут! Опоздаешь — подведёшь и полк, и меня. Смотри.

Яков нещадно гнал свою Весту. Наконец Мытищи. Привязал ко­былу к коновязи во дворе, вбежал в приёмную:

— Оля! Мы грузимся. На фронт.

Толстая начальница посмотрела с сочувствием, кивнула:

— Ладно. Иди. Обойдёмся без тебя.

Куда пойти? Стали в углу двора, отгородившись от любопытных окон широкой спиной Весты.

— Любимая моя! — сказал Яша.

Как жадно они целовались! Как клялись, в вечной любви и вер­ности! Яша забыл всё на свете. Впервые в жизни его целовала жен­щина!

Но неумолимая стрелка отсчитывала минуты. Пора! Оля, выти­рая слёзы, поцеловала любимого в последний раз:

— Пиши!

Потом Яков пытался вспомнить обратную дорогу и не мог. Он летел, как на крыльях, повторяя:

— Оля любит меня! Любит!

Полк уже грузился. Майор Окунев махнул ему рукой:

— Молодец, лейтенант! Вовремя. Отдай кобылу старшине Гор- ленко да беги в конец эшелона. Поедешь со связистами.

И только тут Яков вдруг сообразил, что не знает ни адреса, ни даже фамилии любимой — не спросил.

«Куда ж я ей напишу? Всего и запомнил, что до войны Оля жила на Большом проспекте Васильевского острова. Непременно найду её в Ленинграде после войны!» — решил Яша.

Половина теплушки была плотно забита имуществом роты связи: рация, мотки провода, телефонные аппараты, какие-то мешки. Напротив, на просторных нарах расположились комроты Юрьев, Яков и два сержанта-связиста.

Старшина роты — толстый, круглолицый Остап Семеняка, осно­вателен, запаслив и скуп. Притащил откуда-то чугунную буржуйку, чей- то забор — запас дров на дорогу и даже керосиновую лампу со стеклом. Поедем со всеми удобствами.

Щуплый, вихрастый, беззаботный, как скворушка Вася Герак- лиди — его полная противоположность. Этот часами копался в брюхе своей рации, что-то перепаивал, насвистывал блатные песенки и ма­терил рацию последними словами:

— Бандура старая! Позапрошлый век! Какой дурак тебя выду­мал?!

Со старшиной радист ладил, хотя они и подкалывали друг друга непрерывно.

Яшка с капитаном Юрьевым как-то не сошёлся, хоть и познако­мился с ним в первый же день в полку. Немногословный, замкнутый Костя Юрьев казался куда старше своих тридцати лет.

Теплушка едва тащилась: московский железнодорожный узел пе­регружен. Эшелон по много часов стол на полустанках.

— Экспресс, девятый день — девятая верста! — ворчал Вася. — Как драный кобель, у каждого столбика остановится.

— А куды спешить? — отвечал Остап. — Под пули да под бомбы за­всегда успеешь.

Вокруг Москвы, до Покровского-Стрешнева, добирались сутки.

Ночь Яша пролежал на нарах, отвернувшись к стенке. Ругал себя последними словами: «Надо ж быть таким разгильдяем! Даже фамилии не спросил. Неужто теперь писать «Мытищи, райисполком, маши­нистке Оле»? Позорище! Ну, ладно, после первого боя что-нибудь при­думаю».