Петер Фёльдеш - Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли)

На сердце у него было тяжело — жаль расставаться с мечтой…

Лиза уходила грустная, подавленная, и, глядя на нее. Тибор невольно подумал о Йолан, у которой теперь не было оснований тревожиться за него.

Закончив обход больных, вернулся Хаваш и стал собираться в город. Тибор чуть было не попросил его: «Передай Йолан, что я никуда не лечу…» Но сдержался. «Смертельная опасность подстерегает меня на каждом шагу, и неужели она должна жить в постоянном страхе за меня?.. Я люблю ее. А любить — это значит беречь. Нет у меня права связывать с ней свою полную превратностей судьбу…»

Доктор оделся и ушел. В коридоре еще слышались его шаги. «Почему я ничего не сказал ему? — рассердился на себя Тибор. — Должна же она знать, что мне хотя бы сейчас не грозит упасть и разбиться…» Он вскочил, бросился за Хавашем и догнал его в самом конце длинного коридора.

— Передай Йолан, что я жду ее… — крикнул он и сам удивился: ведь собирался сказать совсем другие слова.

Как медленно тянется время! Лишь на другой день к вечеру дверь отворилась и в полумраке комнаты появилась Йолан. Она пришла одна.

— Вы знаете, что я не лечу? — вместо приветствия спросил он, включая свет, — ему хотелось лучше видеть ее лицо.

Йолан молча кивнула.

— И еще… я пошутил тогда, назвав себя женоненавистником…

— Я поняла… — смущенно сказала Йолан, присаживаясь на диван.

— Вы волновались за меня? Признавайтесь чистосердечно.

Ему стало неловко за свои слова, «Черт знает что. Я ведь требую от нее признания…» А она обернулась к нему и сказала спокойно и просто:

— Я полюбила вас…

Если бы Тибор знал, сколько раз за последние дни Йолан мысленно повторяла эти слова!

— Я так волновалась, — с виноватой усмешкой продолжала она, — что даже хотела броситься с балкона. Но потом подумала: а вдруг, когда намну перелезать через перила, внизу появится молочник… И мне стало так смешно!

«Вот он, секрет нашей «аффинитности»», — подумал Тибор и вдруг ощутил во рту вкус фруктового сока… (Как неожиданно поднимаются воспоминания из глубин памяти!) Когда он жил в Фиуме, то больше всего любил апельсины. Их выгружали из трюмов еще не совсем созревшие, сладкие и одновременно кисловатые. Йолан — такая же. Милая… Он засмеялся счастливым смехом и, обняв Йолан, привлек ее к себе.

Дверь открылась, на пороге появился Хаваш.

Он хотел было тут же уйти, но Тибор крикнул ему:

— Входи, входи! Мы решили пожениться!

«С начала мировой войны история устремилась вперед с такой скоростью, словно в нее впрягли дюжину локомотивов», — писал он одиннадцать месяцев назад в одной из своих статей, напечатанной в газете «Социалиш форрадалом».

Стремительно мчалась и его собственная жизнь… Газета «Социалиш форрадалом» уже стала исторической реликвией. А сам Тибор Самуэли за какие-нибудь несколько месяцев превратился в вождя венгерского рабочего движения. И то, что в жизни других людей продолжается обычно долгое время (о чем пишутся романы не в одну сотню страниц), — счастливая любовь, оканчивающаяся супружеством, — заняло в его жизни считанные дни, — а вот уже и финал!

В той же статье он писал: «Локомотив несется с бешеной скоростью, и мы не успеваем бросить даже беглый взгляд на все, что остается позади. Мы видим лишь то, что впереди, ибо только оно существенно и важно. Наша ближайшая остановка — пролетарская революция»…

Такова и его жизнь.

Во вторник 18 марта 1919 года около трех часов пополудни рабочий Чепель был похож на растревоженный муравейник. Ревели, перекликаясь, заводские гудки. То низкие, то пронзительно высокие, они заполняли все окрест гулом. Рабочие останавливали станки и, наспех вытирая замасленные руки, торопливо надевали пиджаки.

В огромном кузнечном цехе машиностроительного завода время от времени тяжело бухал лишь один паровой молот. Празднично одетый старший мастер Одеш со свойственной ему небрежностью высокомерно бросил:

— Идемте, товарищи! Сегодня сорок восемь лет Парижской коммуне. Почтим память погибшей революция!

Рабочие переглянулись. На их закопченных лицах мелькало выражение недоброй иронии. Не случайно ведь они перекрестили Эдеша в Гнидаша. А недавно, во время так называемой буржуазно-демократической революции 1918 года, выяснилось, что и он примкнул к рабочему движению.

— Почему погибшей? — громко спросил коренастый кузнец, слегка покачиваясь на широко расставленных ногах. — Наоборот — вечно живой! Так воздадим же ей должное!

— Отставить политику! — грубо осадил его старший мастер. — В ближайшее время правительство намерено провести выборы. Вот тогда и наговоритесь.

— Нам нужны немедленные действия, а не болтовня о демократии!

Эдеш помрачнел и, топнув ногой, заорал:

— Я требую следовать указаниям нашей социал-демократической партии!

Один из рабочих-металлистов, угрожающе теребя курчавую бородку, которую он, видно, отрастил в плену, не спеша подошел к старшему мастеру, снял у него с головы черный жесткий котелок и сунул под паровой молот. Бух! — и через мгновение в руках рабочего оказался большой черный блин. Он протянул его Эдешу.

— Как вы смеете? Что это значит? — прохрипел мастер.

— Сыты по горло! Скажите спасибо, что это шляпа, а не ваша голова, господин Гнидаш!

— Когда шла война, вы громче всех кричали: «Все для фронта!», — а теперь вдруг, как и мы, социал-демократом называетесь? Как это прикажете понимать? — спросил кузнец.

Курчавобородый вынес из застекленной конторы цеха профсоюзное знамя и торжественно снял с него чехол.

— Вперед, товарищи! Даешь Венгерскую коммуну!

Гудит, бурлит площадь Темплом на острове Чепель. Здесь собралось более пяти тысяч человек. Над людским морем, словно языки пламени, развеваются красные полотнища. «Даешь пролетарскую диктатуру!»— доносится отовсюду. — «Долой социал-демократических предателей!»

И вдруг все смолкло. Над тысячами человеческих голов возникла фигура оратора. Он предлагает принять резолюцию. В самый дальний конец площади ветер доносит его голос:

— Рабочие чепельских заводов, убедившись, что руководство социал-демократической партии свернуло с пути классовой борьбы, выражают свое несогласие с его позицией. Соглашательская политика социал-демократическпх лидеров по отношению к буржуазным партиям препятствует освобождению пролетариата, отодвигает час победы…

— А как же с выборами? — вклинивается чей-то возглас, но его заглушает резкий свист.

— Долой выборы! Даешь пролетарскую диктатуру! Хватит обещаний! Не о голосах заботиться надо — о наших нуждах! — несется со всех концов.