Александр Дроздов - Первопрестольная: далёкая и близкая. Москва и москвичи в прозе русской эмиграции. Т. 1

— Ишь ты, фря какая выискалась! Сколько волка ни корми, а он знай в лес глядит…

Но грекиня преуменьшала значение Елены: вокруг той сбирались старые бояре, противники великого государя.

Иван был хмур и жесток, но продолжал осторожно и хитро вести свою линию. Он своими приобретениями уже увеличил Московскую Русь в четыре раза. Псков был уже едва жив и из воли великого государя не выходил. Иван властно распоряжался в ещё татарской Казани, а царь иверский — грузинский — называл себя холопом его и молил о покровительстве. До XV века Московское княжество защищено было от нападений иноземцев русскими же областями со всех сторон — теперь Москва выходила на большую дорогу и заводила прямые сношения с Польшей, Литвой, с орденами Ливонским и Тевтонским, с императором германским, со странами италийскими.

Москвитяне, однако, трусили: приближалась предсказанная отцами кончина мира. Многие торопились поэтому отдать свои вотчины и деньги монастырям и церквам, и чернецы всё принимали с великим смирением. Особенно к вере усердные заказывали им сорокоусты [102] Сорокоусты — сорокадневные церковные молитвы по умершем . Прим. сост. по себе, с тем чтобы их, будущих покойников, начинали, ввиду скончания века сего, поминать сейчас же…

Владыка новгородский Геннадий бешено трудился над искоренением вольнодумства. Он уже отправил всё следственное дело о еретиках на Москву, но усердие его встретило весьма прохладный приём как у великого государя, так и — следовательно — у митрополита Геронтия. Ему было только небрежно приказано «того беречи, чтоб то лихо в земли не распростёрлося». Над еретиками — выхвачено было наудачу всего трое — состоялся суд церковного собора. Собору было ведомо о несочувствии делу со стороны великого государя, и потому виновные были приговорены только к торговой казни, то есть к публичному наказанию кнутом… Как раз об эту пору, к великой радости Геннадия, преставился его старый недруг — по кщёной воде и по посолонь — митрополит Геронтий, и на его место, ко всеобщему удивлению, был выбран старый бесстыдник Зосима. Снаружи всё было вполне благолепно: собрались святители, подумали, уставя брады своя, погадали, но так как всем им было доподлинно известно, что великий государь хочет иметь Зосиму, то, вполне понятно, Зосима был и выбран.

— Э-э, чего там… — шутили острословы. — Не всё ли одно? По пасхалии выходит, что ещё год какой и миру-то стоять — стоит ли тут из-за митрополитов спорить? А Зосима мужик покладистый…

И с первых же дней Зосима потребовал от новгородского владыки ни много ни мало как… исповедания веры: не еретик ли уж сам Геннадий? Тот обиделся: он совершил исповедание веры, по обычаю, при поставлении его в архиерейский сан. И, с своей стороны, он требовал преследования еретиков по примеру шпанского короля, инквизицией очистившего свою землю, и имел даже дерзость в послании своём к митрополиту всея Руси указывать на дьяка Фёдора Курицына как на корень всего зла. Зосима прочитал дурость эту, заколыхался всем своим жирным брюхом:

— Воистину дубина стоеросовая!..

И оставил священные вопли новгородского владыки без всякого внимания. Тогда владыка Геннадий взялся за владыку Зосиму. Ему помогал дружок его Иосиф Волоколамский. «В великой церкви Пречистой Богородицы, — писал он епископам, — на престоле святых Петра и Алексия, сидит скверный, злобесный волк в пастырской одежде, Иуда-предатель, бесам причастник, злодей, какого не было между древними еретиками и отступниками». Зосима хохотал.

Владычний двор в Новгороде кипел. Приспешники владыки хватали людей направо и налево. Всякий оговор вёл за собой заключение оговорённого под стражу. Ежели вольнодумец запирался, владыка подвергал его, во имя Божие, пыткам. Доносы усиливались. Это было понятно: доносчик получал вознаграждение из имущества грешника…

Дьяки и подьячие владычные были завалены работой, которая давала всем им изрядные доходы. Владыка продолжал рассылать свои послания о гибели Святой Божьей Церкви, и когда же?! Накануне светопреставления!

Надо было немедленно подымать рать против воинства сатанинского. Те, которые раскаивались пред ним, оставлялись на свободе. Он запрещал им только ходить в… церковь, в которую они и без того не ходили. А нераскаянных, продолжавших хвалить «веру жидовскую», он отсылал к наместнику великого государя для «градской» казни, а они бежали в Москву и там, под защитой сильных единомышленников, жили на покое припеваючи и распространяли своё «мнение» всё шире.

Под неустанным напором неистового Геннадия мирно дремавшие на Москве епископы стали просыпаться: нельзя же в самом деле давать вратам адовым потрясать так Божию Церковь! Еретики всенародно ругались святыне, а москвитяне уже закатывали рукава, чтобы своротить им скулы во имя Господне. И потому Зосима вынужден был созвать новый собор.

Собор, опасаясь неудовольствия великого государя, опять отнесся к вольнодумцам довольно милостиво: он лишил виновных священников сана, предал их проклятию и положил заключить их в темницу.

В то время как в Москве заседал освящённый собор, князь Василий был по поручению великого государя с посольством в Ревеле для переговоров с Божьими риторями. Они казнили двух русских купцов: одного за грех содомский они сварили живьём в котле, а другого за подделку денег сожгли на костре. В ответ на это Иван приказал схватить в Новгороде сорок девять немецких купцов и забрать все их товары, что, по его счёту, составляло триста тысяч гульденов, а по счёту немцев — миллион. Это сильно ударило по торговле Ганзы и по новгородской. Но спуску гордым соседям давать было нельзя, да и ущемить Новгород было недурно. Посольство возвращалось уже обратно и прибыло в Новгород, когда туда были отправлены из Москвы еретики.

Как ни обескровливал Иван вольный Новгород постоянными выселениями новгородцев на Низ, старый город-бунтарь, когда пришёл слух, что еретиков везут, зашумел. Геннадий выслал навстречу воинству сатанину своих людей за сорок вёрст от города.

И вот вдали среди снегов показалась длинная вереница саней, в которых хмуро зябли осуждённые. Софияне встретили их издёвками:

— Что, звездочётцы окаянные, достукались? Вылезайте-ка из саней — покатались, будя!..

Осуждённых переодели в дрянную одежду, которую к тому же выворотили наизнанку, на головы им надели берестяные колпаки с мочальными кистями и соломенными венками вокруг. А по колпакам была в назидание всем пущена надпись: «Се есть воинство сатанино». Потом подвели им софияне дрянных одров, связали им назад руки и усадили на кляч лицом к хвосту. Шествие двинулось к городу. Первыми ехали те священники, Денис и Захар, которых великий государь сделал протопопами в кремлёвских соборах. Отец Денис за время суда страшно исхудал, поседел, и глаза его недвижно смотрели в одну точку. Отец Захар, тоже исхудавший, держался бодро.