Рихард Дюбель - Наследница Кодекса Люцифера

Лошадь одним движением вновь вскочила на ноги; Мельхиор по-прежнему сидел в седле. Внезапно один из пистолетов, который солдаты направили на него, оказался в его руке, а бывший владелец оружия уже летел прочь, отброшенный, как кукла, ударом крупа поднявшейся лошади. Второй вскинул оружие, но лошадь встала на дыбы и забила копытами, раздался звук удара молотка по треснувшему ящику, и солдат кувыркнулся назад и остался лежать. Его пистолет откатился в сторону.

Лошадь скакнула к карете. Агнесс увидела сверкающие глаза Мельхиора и пистолет в вытянутой руке, которая начала подниматься…

– Нет! – завизжала Карина.

Агнесс резко развернулась на козлах. Отец Сильвикола лежал на земле перед каретой, подмяв Андреаса под себя, обвив одной рукой его горло, а другой приставив пистолет, который потерял кучер, к виску ее сына. Лицо Андреаса превратилось в алую маску. За долю секунды Агнесс поняла, что Андреас бросился на идущего вокруг кареты иезуита, но стройный монах оказался ловчее ее медлительного сына и одолел его. А теперь…

…черты лица Мельхиора исказились. Пистолет в его руке задрожал. Лошадь заржала.

– Я убью его! – проревел отец Сильвикола; изо рта у него лилась кровь.

Остальные солдаты бежали к ним. Агнесс видела, как один из них остановился и направил мушкет на Мельхиора. Пистолет в руке Мельхиора выстрелил, и солдат упал на землю. За спиной у него взметнулся фонтан из грязи и снега. Лошадь, пританцовывая, обернулась вокруг собственной оси. Лицо Мельхиора, как и Андреаса, было маской гнева, и в это мгновение они казались похожими как близнецы.

– Беги! – закричал кто-то.

Агнесс поняла, что это кричит она сама.

Лошадь снова поднялась на дыбы и забила копытами. Солдат с мушкетом вскочил и поднял оружие. Мельхиор отбросил разряженный пистолет и поскакал к горстке мужчин. Они, согнувшись, кинулись в стороны; солдат с мушкетом укрылся в борозде. Мельхиор рванул поводья, лошадь развернулась на полном скаку и помчалась прочь.

В то самое мгновение, когда мушкет солдата выстрелил, Мельхиор качнулся в сторону, съехав с седла. Пуля пролетела мимо, не задев ни лошади, ни всадника. Мельхиор секунду свешивался над плечом лошади, будто вот-вот упадет, но потом Агнесс увидела, что он поднял с земли пистолет убитого солдата и снова выпрямился в седле. Лошадь начала петлять, еще одна пуля не попала в цель, и Мельхиор оказался вне досягаемости огнестрельного оружия и помчался галопом по полю, преследуемый яростными проклятиями пехотинцев.

Отец Сильвикола направил взгляд на Агнесс, которой только и оставалось, что посмотреть ему в глаза – светлые и почти слепые от ярости. Она видела, что рука, прижимающая оружие к голове Андреаса, дрожит. Карина всхлипывала.

Агнесс подняла руки.

– Пожалуйста… – сказала она. Рука иезуита тряслась, как в лихорадке. Андреас тяжело задышал, когда дуло поцарапало ему висок. – Пожалуйста… – снова сказала Агнесс. Она дрожала всем телом. Перед ее глазами все еще стояла фигура Мельхиора в тот миг, когда она подумала, что его застрелили. – Пожалуйста… – прошептала она в третий раз.

Сделав сверхчеловеческое усилие, иезуит поднял пистолет. Андреас, облегченно вздохнув, опустил голову. Пистолет бесконечно медленно повернулся и прицелился в Агнесс. Она смотрела в сверкающие глаза отца Сильвиколы над дулом, и куда больше, чем вид оружия, направленного в ее грудь, ее потрясла ярость, которую она в них увидела, ярость человека, жившего ради одной-единственной цели, достичь которой она ему едва не помешала.

– Если так суждено, – сказала она сама и удивилась охватившему ее спокойствию, хотя тело дрожало все сильнее, – лучше я, чем мои дети.

Все произошло в одно мгновение.

Вацлав закричал:

– Прикрой ее!

Маленький брат Честмир, размахивая руками и ногами, подбежал к лошади Александры и, словно акробат, вскочил на круп позади нее. Сообщники Йоханнеса оправились от неожиданности, но не знали, куда им стрелять: в убегающую всадницу или в заложников. Йоханнес, чье лицо превратилось в гримасу, резко развернулся и направил на Вацлава разряженный пистолет. Искры полетели от колесцового замка, когда курок щелкнул, и Вацлав невольно моргнул; но выстрел не раздался.

И тут заговорило оружие. Александра почувствовала глухой удар, когда брат Честмир привалился к ее спине. Голова у нее шла кругом.

Создавалось впечатление, будто внутри оцепления, образованного людьми Йоханнеса вокруг монахов и раздетой семьи, бушует гроза. Из дул мушкетов вырвались огненные пики, искры летели во все стороны от пороховых полок, внезапно образовавшиеся облака порохового дыма светились огненно-красным. Капюшон Вацлава неожиданно оказался разорван, и он упал на колени, а затем растянулся ничком, в точности как глава семейства, сползший на землю у церковных дверей. На белом теле голой женщины расцвели две или три темные звезды, и она словно прыгнула к церковной двери. Оба мальчика бросились на землю, закрыв головы руками. Два черных монаха съежились и зашатались. Шляпа Йоханнеса улетела прочь, одна из его рапир сорвалась с бедра и разбилась на кусочки, а пуля, попавшая в нее, выбила из церковной стены у него за спиной кусок штукатурки величиной с кулак. Обломки деревянной двери посыпались вниз. Один из черных монахов завис в воздухе, будто паря над землей, а затем налетел на стрелка, и они, сцепившись, покатились по земле. Вацлав лежал в темной луже и не шевелился, словно никогда и не жил.

Рука Александры дернулась, собираясь натянуть поводья, но брат Честмир схватил ее запястье.

– Вперед! – крикнул он, и тут у него изо рта хлынула кровь, он упал с лошади и растянулся ничком на земле.

Между лопатками зияла ужасная рана, и Александра поняла: глухую боль ей причинила пуля, пронзившая тело брата Честмира и уткнувшаяся ей в спину, впрочем, без всякого вреда.

Люди Йоханнеса лихорадочно перезаряжали оружие. Она не могла поступить иначе – и круто развернула лошадь. Та заржала, заскользила по замерзшей земле и наконец остановилась, пританцовывая. Честмир лежал в двух десятках шагов за ней, уже соединившись с тенями.

Йоханнес с непокрытой головой стоял перед церковной дверью. Тонкая нитка крови сбегала у него со лба, текла мимо уголка глаза и спускалась дальше, вниз по щеке. Пуля, сорвавшая с головы шляпу, должно быть, задела его, подарив новый шрам и новый повод для хвастовства. Казалось, будто он плачет кровавыми слезами. Рядом с ним медленно опускалась на колени голая женщина: верхняя часть ее тела была залита кровью в тех местах, где пули оставили огромные выходные отверстия. Губы ее шевелились. Мальчики пронзительно кричали. Из церкви доносился многоголосый вопль. Взгляд Александры словно приклеился к безжизненной фигуре Вацлава. В голове у нее пульсировала одна мысль, бывшая мольбой: «Встань!»