Йожо Нижнанский - Кровавая графиня

Он смотрел на нее словно на призрак. Выражение ужаса на его лице вдруг сменилось удивлением и восторгом. Она вновь увидела перед собою актера, неисправимого в своем лицедействе.

— Расторгнуть наше обручение? Ни за что! Именно теперь отречься от вас, милая моя невеста, когда вы доказали, что в вашем сердце тлеет, по крайней мере, искорка расположения ко мне?

— Я ничего не доказывала! — запротестовала она.

— Вы дали мне понять, что боитесь за мою жизнь.

— Боюсь и за других, и за себя!

Граф Няри озорно рассмеялся, но затем заставил себя перейти на серьезный тон:

— Я восторгаюсь вами и не могу не дивиться тому, как вы изменились с той минуты, когда я видел вас в последний раз. Тогда вы не были способны на такую хитрость.

— Не понимаю, о какой хитрости вы говорите.

— О хитрости, о совсем маленькой хитрости, с помощью которой пытаетесь отговорить от свадьбы ослепленного обожателя.

— Уверяю вас, — оскорбилась Эржика, — что касается хитрости, я никогда бы не отважилась с вами соперничать. Мое предостережение вполне обоснованно.

Его лицо приняло серьезное выражение.

— Мой долг верить вашим словами, милая невеста, и я им верю.

Она обрадовалась, что граф Няри наконец навсегда распрощается с ней, поэтому она подала ему руку необыкновенно приветливо:

— Надеюсь, после моего предостережения вы станете вести себя так, как вам прикажут рассудок и осторожность.

Он поцеловал ее руку с вежливым поклоном.

— Я заслужил бы только ваше презрение, если бы следовал голосу разума. Я прощаюсь с вами, милая моя невеста, но не навсегда, как вы ожидали. Двадцатого сентября я обязательно приеду. Настоящая любовь не боится никакой опасности, никакого препятствия. Пусть же осуществится моя самая горячая мечта, даже если во исполнение ее мне придется заплатить жизнью!

Уходил он гордо выпрямившись, словно никак не мог расстаться с облюбованной им позой героя. А Эржика обессиленно сидела в кресле, словно на нее обрушился целый мир.

Ничего не помогло, ничего, она станет его женой и — вдовой…

Алжбета Батори меж тем за закрытой дверью разговаривала с Дорой и с другой пожилой женщиной, одежда и пышные формы которой свидетельствовали о том, что это кухарка.

— Как тебя звать? — спросила Алжбета Батори.

— Анна Рачкова, — ответила кухарка.

— Как долго ты служишь у своих господ?

— Да лет пятнадцать.

— Как живут твои господа совместно?

— В большом согласии и любви. Столько любви нигде, где бы я ни служила, я еще не видала.

Кухарка и не заметила, как нахмурилась госпожа. Но от Доры это не ускользнуло.

— Никогда не случалось между ними недоразумений?

— Нет. Хотя, — быстро поправилась кухарка, — в последнее время случается. Господин иной раз смотрит бирюком. Однажды, этак месяц тому, они о чем-то долго разговаривали, и с тех пор госпожа часто плачет. Не при господине. Только когда одна. Что-то, видать, произошло между ними.

— Хорошо, ступай! — сказала госпожа кухарке, и Дора заметила, что лицо ее снова прояснилось. — Дора, — обратилась к ней графиня, когда за кухаркой закрылась дверь. — Позаботься, чтобы кухарка все время следила за всем, что творится в доме секретаря палатина, и чтобы тебе обо всем докладывала. Вот тебе для этой цели деньги, не жалей их. Новости, касающиеся Юрая Заводского и его супруги, для меня чрезвычайно важны. А вот письмо для господина секретаря. Сейчас он в Вене, но письмо отнеси к нему домой, поговори с женой. Скажи, что письмо от меня, и этак нерешительно отдай его ей в руки, присовокупив, чтобы вручила мужу по возвращении.

Вернувшись в Чахтицы, Эржика Приборская потеряла всякую надежду на спасение. Не согревала ее и вера в любовь Андрея Дрозда, надежда, что он когда-нибудь явится и освободит ее.

О побеге она не могла и помыслить. На окнах были толстые решетки, а если она и выходила на несколько шагов из замка, всегда за ней следили чьи-то неотступные глаза. Не иначе, как мать приказала служанкам шпионить за каждым ее шагом. В чахтицком замке она чувствовала себя пленницей.

Обитатели замка изменили свое поведение. Они уже не обращались к ней с той приветливостью, к которой она привыкла в прошлом. Словно получили на это строгие указания. Вокруг нее были бесстрастные лица, среди которых только рожа горбуна была куда как выразительна. При каждой встрече он исходил лютой ненавистью, и Эржике казалось, что она слышит его зубовный скрежет. Изменилась и мать. Ее слова и поступки утратили прежнюю нежность. Когда она разговаривала с дочкой, то была где-то далеко от нее, а не рядом. Девушка постоянно чувствовала, что мать избегает ее и встречается с ней только по необходимости.

Из этой угнетающей обстановки она вырвалась лишь на два дня. После долгих просьб мать отпустила ее в Врбовое. Не одну — поручила ее присмотру Доры. И даже в Врбовом ей не стало легче. С тех нор как она оставила врбовский дом, он стал ей совершенно чужим. Но печаль, царившая в нем, затронула и ее душу. Невольно в ней проснулись угрызения совести: конечно, Михал исчез из-за нее. Узнав, что она вовсе не сестра ему, он, наверное, влюбился в нее, о чем она не раз догадывалась.

— Если с Михалом и случилось неведомо что, — успокаивал себя Приборский, — так хоть ты, Эржика, будешь счастлива…

— Счастлива… — горестно шептала девушка.

Она чувствовала, что и здесь ей некому пожаловаться, не могла же она огорчить и без того опечаленных родителей. Да и все равно это не помогло бы. Они знай нахваливали бы жениха, графа Няри, ослепленные его титулами и богатством.

Пока Эржика находилась в Врбовом, Фицко обдумывал планы мщения.

«Не выйдешь, не выйдешь замуж!» — твердил он ночами, оглядывая в своем логове на руке следы раны, полученной от Эржики.

Когда горбун вспоминал свое поражение и позор, лицо его искажалось от гнева, он лихорадочно обдумывал, как помешать браку Эржики Приборской.

Павла Ледерера он встретил изрядно повеселевший.

— Для нас наступают иные времена, Павел! — хлопнул Фицко его по плечу.

— Что-нибудь происходит?

— Пока нет, но обязательно произойдет! — радостно сообщил горбун. — До сих пор я просто подыхал со скуки. Недели и месяцы проходили в полном бездействии. Я был всего лишь слугой, а не хозяином своих поступков. Но час мой близок. Я выведал, где скрывается Магдула Калинова, ее мать и твой отец. И ублюдок Цербер с ними, и Мариша Шутовская. Собственно, их выследила Илона — не стану умалять ее заслуг. Только мы двое и знаем, где они скрываются.

— Где, где? — лихорадочно выспрашивал Павел.

Фицко расхохотался.

— Этого, приятель, я тебе не скажу, боюсь, как бы ты не пошел спасать своего отца и все бы не напортил. Но за отца ты не беспокойся. Его шкуру ты уже выкупил, с ним ничего не случится.