Йожо Нижнанский - Кровавая графиня

У некоторых родилось даже подозрение, что она и он… Уж лучше бы присутствовать на их свадьбе.

Граф Няри силился во всем следовать ее примеру. Больше всего беспокоили его разбойники.

— Мое счастье будет полным лишь тогда, — сказал он ей на второй день по приезде, — когда я вас, драгоценный друг, избавлю от всех ваших недругов.

Он созвал прислугу, порасспросил о чем-то Фицко и гайдуков, потом, рассвирепев, отругал их, что они ни малейшего понятия не имеют о том, где скрывается дружина разбойников.

— Я покажу вам, как надо искать и ловить разбойников! — И он стал нахваливать одного из своих гайдуков. — Этот человек находит на ощупь иголку в стоге сена, и уж разбойников, разбредшихся по горам, он непременно выследит, даже превратись они все в муравьев.

И кудесник-гайдук, переодевшись в подмастерья пекаря, отправился в дорогу.

— Не думай возвращаться, покуда не обнаружишь разбойничьего притона! — кричал ему вслед граф Няри.

За день до свадьбы стали съезжаться первые гости. Алжбета Батори не позволяла себе ни минуты отдыха. Подгоняла прислугу — каждый казался ей ленивцем. Обо всем заботилась, исключая портних. За ними приглядывала Эржика. Не из опасения, что они испортят шитье. В сущности, ей было безразлично, как оно получится. Она рада была возможности укрыться от графа Няри, который своим неутомимым обожанием приводил ее в отчаяние.

Вечером, когда граф Няри проходил по двору, где мельтешили слуги, а солдаты с гайдуками, сбившиеся в большие или меньшие кучки, ликовали вокруг котлов, к нему подошла Дора и передала, что его зовет госпожа.

— Я должна с вами, друг мой, еще коротенько переговорить об одном важном деле, — серьезно сообщила она.

— Надо ли сейчас еще о чем-то говорить? — улыбнулся граф Иштван Няри. — У нас будет достаточно времени и после свадьбы.

— Дело минутное, если вы согласитесь.

— Сегодня вечером я не способен ни в чем отказать вам, драгоценный друг. — С его лица не сходила улыбка. — Заранее объявляю, что исполню все, о чем бы вы ни попросили.

— То, о чем пойдет речь, — теперь уже и она улыбнулась, — касается не меня, а вашей невесты. Я хочу, чтобы ваша будущая супруга была навсегда застрахована от искусов, которые могли бы вас, дорогой друг, оторвать от нее, привязать к другой женщине и таким образом лишить ее мужа. Я хочу, чтобы вы были с ней до последнего часа, даже если когда-нибудь перестали бы ее любить…

— Я сомневаюсь, что мои чувства когда-нибудь изменятся. Но если вы убеждены, что я могу помочь своей жене каким-то образом обрести уверенность, я сделаю все.

Они беседовали в библиотеке, в любимой комнате графа Надашди. Со дня его смерти здесь ничто не изменилось, разве что во время генеральных уборок избавлялись от накопившейся ныли.

— Меня радует ваша готовность, дорогой друг, — торжественно сказала Алжбета Батори. — Сядьте, прошу вас, за письменный стол и напишите свое завещание. Я продиктую вам его.

— Завещание? — Он побледнел, от улыбки не осталось и следа.

— Вы, надеюсь, не испугались, мой друг? — рассмеялась чахтицкая госпожа.

— Отнюдь нет. — Улыбка снова скривила его губы. — Завещание, однако, напоминает о смерти, и это смутило меня, особенно теперь, когда я начинаю постигать цену жизни и собираюсь вволю насладиться ею.

— А вы не рассматривайте завещание как напоминание о смерти. Речь всего лишь о небольшой формальности для моего успокоения и уверенности в будущем Эржики Приборской. Садитесь за стол и пишите!

— Я напишу и подпишу даже свой смертный приговор, — равнодушно сказал граф Няри, и Алжбета Батори с ужасом подумала, до чего же может любовь ослепить даже такого прожженного волокиту. Граф — не иначе — на старости лет лишился рассудка, — решила она.

Он сел за стол, обмакнул перо в чернильницу и стал писать под диктовку завещание, которое никогда и ни при каких обстоятельствах не подлежало пересмотру. В нем значилось, что все свое движимое и недвижимое имущество он завещает жене, урожденной Эржике Приборской, вне зависимости от того, в каких отношениях он будет с ней до самого момента смерти.

Когда он подписал завещание, Алжбета Батори позвала Беньямина Приборского, как раз приехавшего незадолго до этого, и дала ему прочесть документ. Он подписал его в качестве первого свидетеля, она — второго.

Беньямин Приборский тотчас ушел, и госпожа объявила с явным удовлетворением:

— Итак, дело сделано, досточтимый друг. Желаю вам хорошего сна и приятных сновидений!

И со свернутым в руке завещанием она собралась было удалиться.

— Сделано, но не до конца, — смущенно задержал ее Няри, — За свою уступчивость и готовность я хотел бы попросить о небольшом вознаграждении.

— Что бы вы хотели? — спросила она удивленно.

— Верните мне подтверждение, данное паше.

— Вы получите его, но только завтра после церемонии в качестве тайного свадебного подарка, — сказала она с улыбкой, но и с упорством, на которое он не рассчитывал. — Мы ведь так договорились.

— Что ж, пожалуйста, пусть будет так, как мы условились, однако после нашей встречи у Эстерхази в Прешпорке многое изменилось. Тогда подтверждение было оружием в ваших руках. Сегодня же вы не должны принуждать меня к женитьбе, ибо я так люблю Эржику, что женился бы на ней даже против вашей воли. И я до смерти буду вам признателен, что вы выбрали для меня восхитительнейшее создание и сделали меня самым счастливым человеком на свете!

Алжбета Батори после минутного колебания подошла к тяжелому ларцу с различными документами, подняла тяжелую крышку и из кипы пожелтевших бумаг извлекла свиток пергамента.

— Хорошо, верну вам подтверждение, — сказала она, приближаясь к нему, но, заподозрив что-то, внезапно остановилась. Она явно изменила свое решение. Заметив, с какой жадностью стремится граф овладеть пергаментом, она засомневалась, не затеял ли он эту игру лишь ради того, чтобы заполучить в руки опасный документ.

И она снова двинулась к ларцу.

— Завтра я вам верну его, только завтра!

Но она и оглянуться не успела, как граф Няри бесшумно подскочил к ней и вырвал свиток из рук.

Это совершенно ошеломило ее.

Лицо у графа Няри было точь-в-точь таким же, как и месяц назад у Эстерхази, когда он впервые попытался завладеть пергаментным свитком. Но сейчас оно пылало еще большей ненавистью и отчаянной отвагой. Прежде чем она опомнилась, он развернул свиток над пламенем свечи на письменном столе. Когда пламя вгрызлось в него, она подскочила и, не боясь обжечься, попыталась выхватить уничтожаемый документ. Но граф схватил ее за руку и прошипел:

— Двинетесь — так этот нож…

На столе блестел нож для заточки перьев, длинный, остроконечный и тонкий, как бритва. Она не сомневалась: стоит ей двинуться, граф Няри осуществит свою угрозу. И потому она, уже не трогаясь с места, наблюдала, как неумолимое пламя пожирает это мощное оружие.