Йожо Нижнанский - Кровавая графиня

Молча они спускались по косогору на дорогу.

Солнце весело взбиралось на небо и жарко улыбалось природе, просыпавшейся от зимней спячки. Дыхание весны согревало утренний воздух, на ветках щебетали птицы, почки наливались новым соком. Лишь на их души опускались холод и безнадежность.

— Слушай, Фицко, — возмущенно проговорил пандурский капитан, когда лесник со своей защитницей скрылись из глаз, — я не молод, изведал в жизни немало: был на войне, где люди хуже зверей, попал в турецкий плен. Но с таким злодеем, как ты, встречаюсь в первый раз.

— Скажите пожалуйста! Господин капитан разнюнился, ровно какая изнеженная барышня!

— Ни старик, ни девушка ничего плохого тебе не сделали, чтобы их так мучить! — напустился капитан на горбуна. — Но помни: не будешь относиться как положено к нашему хозяину, который обиходил и накормил нас, и еще станешь обижать Магдулу Калинову — тебе придется иметь дело со мной!

Да разве Фицко испугаешь?! Как раз наоборот. На него напало хорошее настроение.

— Ну-ну, господин капитан, — скалился он, — прежде всего вы — земан, из благородных. А коли вы земан, не пристало вам беспокоиться о леснике, самом что ни на есть распоследнем из слуг владелицы замка. А будучи пандурским капитаном, негоже вам заступаться и за сестру казненного разбойника!

— Я земан, это правда, — согласился капитан, — и предводитель пандуров. Но именно поэтому я не стану терпеть, чтобы кто-то в моем присутствии оскорблял старика и беззащитную девушку.

— Старика уступаю, хе-хе! Пусть будет по-вашему. Но вокруг девушки не суетитесь. Я-то знаю, что могу позволить себе по отношению к сестре казненного разбойника, и увидите, что я таки позволю себе!

— В моем присутствии ты ничего не позволишь себе и ничего не покажешь, запомни!

Оба были воинственно настроены. То и дело пытались вылезти из постели и встать на ноги. Но всякий раз такая боль поднималась в конечностях — у одного в руке, а у другого — в ноге, что оба валились на постель и умеряли свой пыл.

Капитан не мог надивиться, когда увидел, как изменилась Магдула Калинова после возвращения.

Следа не осталось от испуганной, робкой девушки. Она вошла в дом уверенная в себе, смелая. Решилась даже взглянуть на горбуна. Посмотрела на него с презрительным высокомерием. Фицко уж было открыл рот, чтобы продолжать свою злобную игру, но решимость его тут же погасла. Он увидел: перед ним уже не беспомощное создание — настоящий противник. И трусливо зажмурился, точно мышь, с которой играет озорная кошка.

— Ложись, Фицко, отдыхай, — сказала Магдула, — тебе силы понадобятся. Чахтицкая госпожа и колода уже ждут тебя не дождутся. Побыстрей поправляйся, чем позже воротишься, тем больше получишь палочных ударов. — И она звонко рассмеялась.

Фицко чуть не спятил от злости.

— Ты же настоящий герой! Всюду только и говорят о том, как ты сдался вместе со своими гайдуками, лишь бы сохранить шкуру! Передо мной хорохоришься, а как дело доходит до схватки, тебя окоротит любой разбойник!

— А я тебя окорочу!

Он сел, собираясь с силами.

Капитан напряженно следил за ним. Он тоже собирался с силами, чтобы при необходимости вмешаться.

— Ни с места, Фицко, — крикнула Магдула и сняла со скобы валашку, — не то разобью твою подлую голову!

Капитан спокойно вытянулся на постели. Он видел: девушка обойдется без его помощи. Но его презрительная улыбка подхлестнула Фицко. Он был вне себя от ярости. Улыбка капитана была последней каплей. Сделав неимоверное усилие, он соскочил с постели и с искаженным лицом шагнул к Магдуле.

Та не потеряла самообладания. Размахнувшись валашкой, со всего маху огрела его по горбу.

— Змея подколодная! — завизжал он и повалился на пол, но тотчас опять вскочил.

Тут и лесник начал его охаживать кулаками по физиономии, и горбун снова брякнулся на пол. Глаза его метали искры, он скрипел зубами и тяжко стонал.

— Этот удар — тебе, — говорил старик голосом, измененным от злости, — а этот передай тому негодяю, который был когда-то моим сыном. И еще скажи ему — пусть не показывается мне на глаза, ибо вместо благословения и напутствия получит разве что пару пощечин и проклятие!

— Вы за это ответите! — хрипел Фицко.

Лесник подошел к капитану.

— Прощения просим, господин капитан, что покидаем вас и не сможем больше о вас заботиться. Сперва девушка, а потом уж и я сам должны спасаться от злобы этого урода.

Фицко отдал бы полжизни, лишь бы помешать их бегству, но у него хватало сил только на угрозы.

— Нигде на этой земле вы от меня не укроетесь! А ты, Магдула Калинова, запомни: не будет мне покоя, пока я тебя, как и твоего братца, не вздерну на виселицу.

Магдула разразилась смехом.

Только сейчас Фицко узнал, что беды его не ограничиваются ножным поражением и этим его унижением. Калина сбежал, его матушку увез разбойник — госпожу и ту опозорили: дерзкий Вавро выжег на ее бедре клеймо.

Горбун онемел. Ни разу в жизни он не был так раздавлен. Слухи о его провале ползут из уст в уста. Каждый будет над ним ехидно посмеиваться, и его унижение усугубится еще и неприязнью госпожи. Не лучше ли, в конце концов, отказаться от службы, на которой его преследуют одни неудачи, забрать зарытые богатства, скрыться в чужом краю и среди незнакомых людей начать новую жизнь?

— Пойдем, Магдула, — позвал лесник, нежно обнимая девушку. — Потерял я сына, но в тебе нашел дочь. Свет велик, в нем много добрых людей. Не пропадем!

Вид гордой, улыбающейся девушки заставил Фицко передумать. Нет, он не покинет поле боя. Будь что будет! Ему невыносимо было представить себе, что и эта несломленная девушка будет смеяться над его трусостью. Плевал он на весь мир, мало волнует его приязнь или неприязнь Алжбеты Батори, можно не обращать внимания на язвительные пересуды — но он знал: жизнь потечет до конца в презрении к самому себе, если не покорит гордячку, оттолкнувшую его, когда он предложил ей всего себя, готовый верно служить ей, как собака. От нее он схлопотал самый болезненный удар в жизни. От горба до сих пор растекается по телу жгучая боль. Нет, он не убежит. Пусть госпожа прикажет дать ему хоть сотню ударов, пусть он полумертвый скатится с колоды, но он останется, вернет утраченное расположение властительницы, и снова все будут дрожать перед ним, и более всех эта девчонка…

— Магдула Калинова, — завизжал он вслед девушке, уходившей со стариком. — Можешь уйти хоть на край света, я найду тебя, клянусь! И отплачу за обиду!

Фицко вперился в закрытую дверь, будто хотел прожечь ее ненавистным взглядом.

Капитан тоже не отрывал взора от двери. Но в его глазах не было гнева или жажды мщения — от них исходила какая-то ласка, полностью изменившая жесткое, неумолимое выражение его лица.