Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Лето сорок первого на Кавказе было жарким, изнуряющим. С двадцать второго июня, со дня начала войны, до первых чисел июля не было ни одного дождя. Листва на истомившихся де­ревьях съежилась, покрылась сухой желтовато-серой пылью. Ветра не было, и днем улицы казались вымершими, особенно, на солнечной стороне. Люди ходили медленно, распаренные, обливающиеся потом,— возле водопроводных колонок и киос­ков с газированной водой стояли очереди.

Только в двух местах города, несмотря на иссушающую жару, было многолюдно: на вокзале и на городском рынке.

Вокзал был забит пассажирами, которые неизвестно куда и зачем вдруг разом вздумали ехать с узлами, чемоданами, ящиками и коробками; перрон заполнен мобилизованными, которые держались особняком со своими командирами, вещ­мешками, винтовками — сосредоточенная, сурово-серьезная, очень единая в своей слитности масса людей, которые жи­вут даже здесь, на тыловой станции, совсем в другом изме­рении. Завтра, может, послезавтра — они прибудут на фронт.

Шумно, оживленно было и на базаре. Начали дорожать продукты, и оборотистые обыватели, у кого были сад, огород и хозяйство, пользуясь тем, что в связи с огромной перестрой­кой, которую сейчас переживала страна, начались перебои с продовольствием и товарами первой необходимости, запраши­вали на рынке вдвое против обычного. Милиция и органы, ответственные за снабжение, не успевали поправить дело, хотя и работали не покладая рук.

Словом, время начиналось нелегкое.

Мобилизация, переоборудование промышленности на военный лад, борьба с начавшейся спекуляцией и хищения­ми, налаживание транспорта, перегруженного до предела, все это создавало новые трудности, а для работников НКВД и милиции — в особенности.

Каждый человек был на счету.

И все же Гоголев, осунувшийся, похудевший, с темны­ми ввалившимися глазами от бессонных ночей, успевал всюду: то какое-то происшествие на автостанции, то аврал на железной дороге, то не справляется со своими обязанностя­ми военкомат — опять же из-за нехватки людей, то какие-либо распоряжения из центра, требующие изыскания людских ре­сурсов.

И, тем не менее, Виктор Иванович сдержал данное Шукаеву слово.

Лейтенант Семен Дуденко получил двух человек для организации засады во дворе православной церкви, располо­женной в районе базара.

Они должны были арестовать Парамона Будулаева.

Накануне вечером Жунид повторил с Арсеном Сугуровым ту же операцию, что проделал утром с Васюковой: разложил перед ним на столе фотографии и, хитро прищурившись, спросил:

— Ну, Пинкертон двадцатого века, посмотри: не найдешь ли здесь знакомых физиономий?

Арсену понадобилось не более минуты, чтобы отложить в сторону снимки, сделанные семь-восемь лет назад с цыган­ского вайды Феофана третьего, его первого подручного Па­рамона Будулаева и Зубера Нахова — всех троих он видел и запомнил в Дербенте.

— Барон,— сказал Сугуров, ткнув пальцем в круглое лицо Феофана.— Только он здесь моложе и худее. Это — тот, который украл кольцо,— Цыганов...

— Парамон Будулаев,— поправил Жунид.— Чтоб ты знал: правая рука Феофана. Сидел пять лет за участие в грабитель­ских набегах шайки Унарокова.

— Ясно,— кивнул Арсен.— А этот был у старика ювели­ра. За ним я и ходил весь день...

— Зубер Нахов. Сначала — карманник, жулик, теперь, мне думается, он способен и на большее. Судя по тому, что тебе удалось услыхать из их разговора, именно он ударил Фатимат Паритову обернутым в платок камнем...

— Здорово! — покачал головой Арсен.— Как вы догада­лись, товарищ майор?

— Я долго имел дело с ними...— задумчиво ответил Жунид.— Погоняли они меня по Кавказу. Кое-что сопоставил. Уверенности полной не было, но... как видишь, сошлось...

Таким образом, точно было установлено, что нападение на Паритову и кража мельхиорового кольца дагестанской работы с зеленоватым камнем — александритом — совершены Парамоном Будулаевым, очевидно стараниями Улиты превра­щенным из брюнета в яркого шатена, и Зубером Наховым по поручению Феофана, действовавшего, в свою очередь, от Омара Садыка. Впрочем, Феофан, как видно, сам не понимал смысла этой операции, слепо повинуясь старому ювелиру, имевшему над ним какую-то власть.

Засада у церкви была совершенно необходима.

Жуниду позарез нужен был Будулаев.

И кольцо.

Семен Дуденко, спустившись после оперативного сове­щания у Шукаева вниз, в вестибюль, увидел там двух мили­ционеров в штатской одежде.

Один был тот самый толстый сержант, который полтора месяца назад вместе с Абдулом Маремкуловым упустил Па­рамона, другой — плотный, небольшого роста крепыш, рядо­вой по фамилии Глоба, снискавший известность среди сотруд­ников, как местный чемпион по борьбе самбо.

Ни тот, ни другой не вызвали особого энтузиазма у Се­мена: толстяк уже показал себя достаточно неповоротливым. А Глоба имел лишь мускулы, что же касается сообразитель­ности, то с таким же успехом можно было ожидать послед­ней от крепко сбитого, но неуклюжего комода с ящиками, ключи от которого давно потеряны.

Они встали при его появлении и откозыряли:

— Товарищ лейтенант, рядовой Глоба прибыл в ваше распоряжение!

— Сержант...

— Бросьте, ребята,— остановил их Дуденко.— Не надо так официально. Пойдем пешком. По дороге все объясню.

Здание Покровской православной церкви не отличалось особыми архитектурными красотами. Обычный кирпич, не оштукатуренный снаружи, небольшой сводчатый портал, пять луковок — куполов, давно не золоченых, выкрашенных пря­мо по облупившейся позолоте зеленой краской, которая мес­тами отслаивалась и осыпалась во двор мелкими чешуйками, чугунная ограда со стороны площади и такая же с противо­положной стороны, выходившей на соседнюю улицу. Во дво­ре небольшая четырехугольная часовенка, сарай, домик свя­щенника с затейливым крыльцом,.на козырьке которого спе­реди красовался замысловатый витой вензель из меди, оче­видно, монограмма прежнего владельца.

Между церковью и часовней простирал над двором свои могучие ветви древний орех, тот самый, с которого Будула­ев прыгал через ограду — сломанную ветку, конечно, давно спилили. У ограды — заросли малины, сирень, а за цер­ковью — небольшой яблоневый садик. Собачья будка, из которой торчала массивная бело-коричневая морда сенбернара, высунувшего от жары розовый язык, стояла слева от попов­ского дома.

Первым долгом Семен Дуденко переговорил со священ­ником, маленьким тщедушным старичком лет шестидесяти пяти или более, который оказался на редкость словоохотли­вым, так что от него трудно было отделаться.

Жил он одиноко, не имел ни жены, ни детей, держа в доме одинокую молчаливую женщину, набожную и работя­щую, по его словам. Она-то и вела немудреное поповское хозяйство.