Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха

В недобрый час состоялось знакомство. Нахов был прост и Покладист, а этот...

Началось с того, что «Ослиное ухо» чуть ли не вдвое против прежнего взвинтил цену.

— Я тоже жить должен,— заявил он без обиняков.— Не ты один хлеб с маслом жрать хочешь.

Паритов в первый раз стерпел, заплатив все сполна, а во второй — наотрез отказался.

— Не дам,— сказал он.— Я тоже рискую. Немного на­кину и на том сойдемся.

— Дашь,— угрюмо просипел Сату Кади.— Иначе худо тебе будет.

На том первое столкновение кончилось. Сату Кади ис­чез, не оставив Умару привезенные из Дагестана украшения. Некоторое время Паритовым пришлось посидеть на мели. Именно тогда — Умар помнил это — появился у них в скупке мельхиоровый перстень.

Сату Кади (Жунид, разумеется, догадался, что это был не кто иной, как Хапито Гужмачев) вновь показался через три дня. Пришел прямо в магазин и стал рассматривать витри­ны с выставленным товаром. Особенно долго он вертелся возле той витрины, где блестело зеленоватым камнем мель­хиоровое кольцо.

Фатимат основательно перетрусила: и зачем «Ослиному уху» понадобилось так открыто показываться в магазине?

Уходя, Хапито еще раз пригрозил и посоветовал, пока не поздно, взять безделушки по цене, которую он сам назначил три дня назад.

Паритов не согласился. Он уже вошел во вкус сытой денежной жизни, которую с лихвой обеспечивали махинации с поддельными камнями. Он почувствовал свою силу и не хотел уступать.

Увы! Умар Паритов не знал, на что способен Хапито Гумжачев, не знал, какие законы царят в той среде, с кото­рой ему теперь приходилось иметь дело.

Прошло еще два дня, и Фатимат с разбитой головой отвезли в больницу, а мельхиоровый перстень исчез.

Она знала только того, который ее ударил. Это был Зубер Нахов. Его приметы она, как могла, исказила в своих показаниях, данных Бондаренко, понимая, что арест Нахова повлечет за собой и ее разоблачение.

Кончив, Фатимат с шумом выдохнула воздух, словно испытала мгновенное облегчение. Ей и в самом деле стало легче: пусть осудят, а этого ни ей, ни Умару не избежать, но хоть кончится постоянное ожидание расплаты, которая неизвестно откуда последует — то ли со стороны закона, если откроются спекуляции фальшивыми украшениями, то ли со стороны преступников, в чью паутину они оба попали так бездумно и неосмотрительно.

— Как ваш муж узнал адрес Омара Садыка? — спросил Шукаев.

— Однажды у нас ночевал Зубер,— уже спокойно отве­тила она.— Напился. Умар нашел у него в кармане запис­ную книжку. На одной из страниц были инициалы О. С. и адрес. Умар тогда искал способа избавиться от третьих лиц. Он хотел найти самого изготовителя и получать вещи из первых рук. Ну, и поехал...

Она уже не плакала, не манерничала, только терла мок­рым носовым платком покрасневший висок и заискивающе смотрела в лицо Жуниду.

— Что же теперь нас ожидает?

— Это решит суд,— сказал Шукаев.— Но чистосердеч­ное признание, хотя и порядком запоздавшее, вам зачтется. С вас и вашего мужа мы, разумеется, возьмем подписку о невыезде. В магазин пришлем ревизора: с ним вместе уточ­ните, какие украшения по скупке прошли с фальшивыми камнями. Потом каким-либо образом известим покупателей. Деньги им будут возвращены, конечно, за ваш счет. Опись вашего имущества и конфискация наиболее ценных вещей и золота будет произведена сегодня же, еще до вашего возвра­щения домой. А вы пока сядете вот здесь,— он показал ей на маленький столик сбоку,— и подробнейшим образом пись­менно изложите все, что мне сейчас рассказали.

Он позвонил и отдал распоряжения дежурному. Органи­зация ревизии, опись и конфискация поручались лейтенанту Абдулу Маремкулову. Заведующего ювелирным ларьком те­перь можно и не приглашать: он ему больше не нужен.

Паритова опять заплакала.

— Успокойтесь. Выпейте еще воды и садитесь — пи­шите.

В тот же день все Черкесское управление НКВД и угро­зыск, кроме дежурного взвода, провожали лейтенанта Семе­на Родионовича Дуденко на фронт. Рапорту его был дан ход гораздо скорее, чем предполагал Жунид.

Семен получил утром повестку и, не застав в управле­нии ни Шукаева, ни Дараева, ни Сугурова — они уже уеха­ли к Чернобыльскому,— стал собираться.

Вещмешок с запасом еды на дорогу и парой белья, план­шет, проездные документы и продовольственный аттестат — вот и все сборы.

Бравый, сияющий, в лучшем своем обмундировании, с серой скаткой через плечо, он стоял сейчас на перроне, за­пруженном людьми, в окружении своих сослуживцев.

— Ну, что пожелать тебе на прощанье, Сеня? — сказал Жунид, впервые так назвав своего подопечного, и Дуденко порозовел, поняв и оценив это простое, почти отеческое об­ращение.— Бей фрицев как следует... не забывай нас. Может, и мы долго не засидимся. .

— Семен не подкачает,— сказал Гоголев,— он парень, что надо. И кавалерист отменный... Конной разведке такие нуж­ны...

— Как ребята в твоем взводе? — спросил Вадим Акимо­вич.

— Еще не знаю,— ответил Дуденко.— Вроде, нормальные ребята. Все молодые. Рассыпались тут по перрону. Проща­ются...

Было все, что полагается в таких случаях. Шум, смех, слезы. Девушки в белых платьях с букетами цветов в руках, запах сена и лошадиного пота из специальных вагонов с обо­рудованными заранее стойлами, оркестры, среди которых выделялась своей синей формой музкоманда милиции.

Состав из теплушек, на дверях которых мелом было на­писано: «Вперед, на врага!», «За Родину!», «Смерть фашиз­му!»,— стоял на втором пути. Весь перрон, первый путь и платформа между вокзалом и эшелоном, до отказа забиты толпой, возгласами, окликами, звуками сводного оркестра, нестройно, несыгранно грянувшего походный марш

Потом был короткий митинг.

Ораторы поднимались на небольшую, обтянутую красным сатином трибунку, говорили кратко, но взволнованно, без шпаргалок. Слова шли от сердца и, слушая их, каждый ду­мал о своем и все думали об одном, потому что здесь, на вокзале, совершалось событие, которое касалось всех, всей страны — люди шли на войну.

Геннадий Максимович Воробьев, открывавший митинг, дал слово Гоголеву.

Виктор Иванович пожелал всем счастливого пути, пере­дал наказ тех, кто пока остается,— гнать зарвавшегося вра­га прочь с нашей земли. От управления уезжало еще пять человек, кроме лейтенанта Дуденко, и Гоголев, назвав всех поименно, заканчивая свою маленькую речь, сказал:

— ... Мы в них уверены. Сегодня мы посылаем фронту самых молодых, самых умелых, все они — отличники боевой и политической подготовки, великолепно сдали нормы ПВХО и ГТО, имеют значки «Ворошиловский стрелок», отличные кавалеристы... До свиданья, дорогие товарищи, друзья, кол­леги. Счастливой дороги — удачных, победных боев вам!