Леонид Гиршович - Обмененные головы

123

…ложечками в виде сирен… – Поющая сирена – символ Варшавы.

124

…в направлении заглавной литеры D (wie Deutschland)… – Когда по-немецки диктуют по буквам какое-то слово, для большей ясности подставляя имена собственные, то обычно прибавляют wie («также, как»). В продолжение пассажа о немецком «трансвестизме» («Немцы приучились смотреть на себя чужими глазами, Германия из мужчины превратилась в женщину» – см. с. 85) D на дверях дамского туалета ассоциируется у героя со словом «Германия».

125

…даже съездил в Желязову Волю. – Музей-усадьба Ф.Шопена.

126

…побираться именем десяти колен Израилевых. – Здесь шесть миллионов погибших евреев уподобляются десяти исчезнувшим коленам Израилевым. Из двенадцати колен (родов, составляющих Израиль) после вавилонского плена в Палестину вернулось только два колена – Иуды и Вениамина. Загадка десяти пропавших колен вплоть до XIX в. будоражила еврейский ум. Народная фантазия цвела: снаряжались экспедиции – даже к истокам Амазонки; устраивались невероятные мистификации – самая известная связана с именем Давида Реувени, выдававшего себя при дворе папы Климента VII за посланника еврейского царя и уверовавшего в свою миссию. На всем, что касается десяти колен Израилевых, лежит печать мессианского сознания.

127

Знаю, знаю ( польск .).

128

«Роберт Дьявол» на сцене и он же за дирижерским пультом… – Имеется в виду опера Дж. Мейербера «Роберт Дьявол» (прозвище норманского герцога Роберта I, известного своей жестокостью, впоследствии в знак покаяния совершившего паломничество к святым местам, – отца Вильгельма Завоевателя). Жанр «большой оперы», в котором Мейербер (Якоб Липман Бер, 1791—1869) с огромным успехом творил, ныне забыт совершенно и продолжает жить исключительно на страницах книг.

129

…быть или не быть в репертуаре израильских концертных залов сочинениям таких композиторов, как Р.Вагнер, Р.Штраус и Г.Кунце. – Вскоре после провозглашения государства Израиль туда с концертами приехал Яша Хейфец. В программе его концерта была также соната Р.Штрауса. Неожиданно на эстраду выскочил какой-то человек и ударил Хейфеца по руке – рассказывают, что железным прутом. С тех пор Хейфец в Израиле не бывал, но и Р.Штраус публично тоже не исполнялся. (В настоящее время Рихард Штраус, в отличие от Вагнера, в Израиле исполняется).

130

«Привет тебе, мой рыцарь! Но если меч твой обагрен еврейской кровью, то тысяча тебе приветствий». – Вероятно, вследствие аберрации памяти главный дирижер Симфонического оркестра московского радио, главный дирижер Симфонического оркестра иерусалимского радио, главный дирижер Кельнского симфонического оркестра и главный дирижер Стокгольмского королевского филармонического оркестра Юрий Аранович в статье «Любите ли вы музыку Вагнера?» приписывает эти слова одному из действующих лиц «Парсифаля», Кундри: «Приведу такой диалог между Кундри и Парсифалем, когда Кундри не знает, кто пришел, и говорит: “Кто ты, неизвестный путник? Ты устал, и руки твои обагрены кровью. Но если они обагрены еврейской кровью, тогда ты желанный гость в моем доме”». Трудно заподозрить известного дирижера в намерении мистифицировать читателя. Скорей всего, это писалось в состоянии какого-то помутнения – как знать, не от злоупотребления ли тем наркотиком, о котором сам же Аранович пишет: «Музыка Вагнера безусловно обладает свойствами наркотиков, но от наркотиков надо вылечиваться. И я думаю, что от музыки Вагнера тоже нужно вылечиться. Есть очень много людей, которые вылечились». Так уговаривает себя больной: раз другие вылечились, авось и я вылечусь. Это не важно, что несколькими строками выше больной убеждает себя в обратном – что заболевание как раз неопасное: «Не будем переоценивать значение Вагнера в музыке. Он привел жанр оперы в тупик и потому не имел последователей». Что привел жанр оперы в тупик, никто не спорит, но вот последователей имел до фига. Недаром на вопрос, вынесенный в заголовок, – «Любите ли вы музыку Вагнера?» – хочется ответить вопросом: «А любите ли вы музыку Малера?» Ведь так же как все мы вышли из гоголевской шинели, они все вышли из вагнеровского берета. Заканчивает Аранович словами: «Я думаю, что, несмотря на все, что сделал Вагнер, лучше бы он не родился». Двух мнений быть не может: статью своего коллеги Лисовского он читал. Во всяком случае, «Не быть» в «Jerusalem Tower» появилось раньше, чем вышел в свет тель-авивский еженедельник «Круг» (№ 105).

131

…внучке Менцеля. – Адольф Менцель (1815—1905) – немецкий исторический и жанровый живописец.

132

…умудрившаяся когда-то написать, что во время погромов в России не погиб ни один еврей. – Подобную вещь напечатала однажды Зинаида Шаховская – в редактируемой ею тогда «Русской мысли». Правда, на своем не настаивала, поблагодарила указавших ей на ошибку и принесла читателям извинения, оправдываясь тем, что была не в курсе. (Вероятно, княгиня Шаховская часто бывала не в курсе тех или иных событий, произошедших в двадцатом веке. Стоит ли уж так потом удивляться, что Набоков после Второй мировой войны не поздоровался с нею при встрече.)

133

…на смерть одного знаменитого метафизика, который в тридцатые годы не хотел упускать свой шанс стать вторым Аристотелем при втором Александре Македонском. – Мартин Хайдеггер скончался 26 мая 1976 г.

134

Золотой-багряный-черный… – Национальные цвета Германии в «лучшие» периоды ее истории – борьбы с Наполеоном, Веймарской республики и нынешней ФРГ. Этому флагу противостоит имперский, прусский флаг – бело-красно-черный. Сама собою напрашивается параллель с бело-сине-красным и черно-желто-белым флагами России – в их сегодняшнем истолковании.

135

…зашел в кондитерскую «Книгге»… – Барон фон Книгге (1752—1796) – немецкий просветитель, оставил книгу правил «обхождения с людьми всех сословий и положений».

136

Гейхал-ха-тарбут – концертный зал в Тель-Авиве.

137

А почему бы не запретить «Игру воды»… – Фортепианпая пьеса Мориса Равеля (1875—1937), французского композитора-импрессиониста.

138

…бесконечные вариации на тему Аполлона и Гиацинта… – Аполлон полюбил прекрасного юношу Гиацинта. Влюбленный в него же бог ветра Зефир из ревности подул в тот момент, когда Аполлон с Гиацинтом метали диск. Диск отклонился и насмерть поразил Гиацинта в голову.

…И пусть здесь прозвучит тристанов аккорд… – Музыкальный энциклопедический словарь называет его по-немецки «Тристан-аккорд» (поставив почему-то по-русски ударение на «ан») и пишет: «Первый аккорд оперы “Тристан и Изольда” Вагнера (такт 2), один из символов романтической гармонии. Характеристическая звучность “Тристан-аккорда” (энгармонически равен малому септаккорду) – обобщение атмосферы всей оперы, романтического страстного томления». (Некоторые музыканты считают тристанов аккорд полууменьшенным септаккордом к двойной доминанте с задержанием. По замечанию Брайнина-Пассека, этот же аккорд встречается в ми-минорной прелюдии Шопена.) Во что обошелся нам этот аккордовый «лейтмотив», вернее, гармоническая последовательность, где тема страсти накладывается на тему томления, можно догадаться уже по названиям обеих музыковедческих работ, упомянутых в цитируемой выше заметке: «Романтическая гармония и ее кризис в “Тристане” Вагнера» и «Тристанов аккорд и кризис современного учения о гармонии». Вагнер покусился – причем с большим успехом – на святая святых европейского музыкального звучания: на тональность, на принцип «гармонического покаяния», выражаемого неизбежным разрешением диссонанса в консонанс, что является эстетическим эквивалентом победы добра над злом. Тем самым был подорван принцип «спасения», лежащий в основе христианской музыки. Полувеком позже Шенберг доведет до конца это вагнеровское начинание. Достигшая апогея в эпоху барокко, музыка утрачивает отныне свою уникальную черту – жанровую самодостаточность, и превращается снова в придаток более общих культурных явлений. Это одно. Другое: помимо вышесказанного, тристанов аккорд еще является символом неутоленной страсти, может быть, даже обоюдной и оттого только более мучительной. Говоря несколько ранее, что Томас Манн целиком вышел из тристанова аккорда, я имел в виду не просто его вагнерианство, его абсолютную пронизанность Вагнером, безусловно же прошедшимся своими когтями по всем страницам «Волшебной горы», «Доктора Фаустуса», да и вообще по всему его творчеству. Я имел в виду и тот запрет отдаться на волю обуревавшей его гомоэротической чувственности, о которой до недавнего времени можно было лишь догадываться. Повисающие в воздухе томление, страсть благодаря Вагнеру обрели свое гармоническое выражение, и литераторы – именно литераторы, а не музыканты – этим поспешили воспользоваться. Вспомним «Человека без свойств» Музиля, где Кларисса «неделями отказывала в близости Вальтеру, если он играл Вагнера. Тем не менее он играл Вагнера; с нечистой совестью, словно это был мальчишеский порок». Но естественней все же допустить, что зависимость была обратная. Так что, возвращаясь к Кристиану Кугльбауэру и его племяннику Готлибу Кунце, согласимся с биографом последнего: и пусть здесь прозвучит тристанов аккорд.