Хидыр Дерьяев - Судьба (книга третья)

В разгар базарного дня в ковровом ряду появилась русская женщина. Она несла под мышкой свёрнутый трубкой небольшой коврик. Перекупщики опытным глазом сразу определили, что женщина не купила, а собирается продать.

— Мамашка пырдает? — спросил один из над на ломаном русском языке, протягивая руку к коврику и щупая ворс.

— Продаю, — ответила женщина.

Вокруг неё моментально образовался кружок, разгорелся спор.

— Я первый увидел!

— Я увидел, когда она ещё к базарной площади не подошла!

— А я первый потрогал!

— Цену кто первый спросил? Я спросил!

— Подумаешь! Без тебя бы нашлись знатоки русского языка!

— Пойди, поищи!

Спор обладает удивительным свойством собирать любопытных, как магнит — железные гвозди. Не прошло и нескольких минут, как женщина и перекупщики были окружены плотным кольцом людей, каждый из которых протискивался вперёд, интересуясь, по какому поводу крик и шум.

Коврик расстелили по земле. Он оказался совсем не велик, но краски его были удивительно ярки и тонко подобраны, а гели — изящны и чётки. Люди восхищённо зацокали языками.

— Какая красота!

— Совсем не базарный товар!

— Всю жизнь имел дело с коврами, а такого чуда не видел.

Перекупщики, опасаясь упустить из своих рук ценную добычу, уселись прямо на коврик. Те, кому не хватило на нём места, сели вокруг.

Женщина растерянно оглядывалась по сторонам. Хотя она и не понимала туркменского языка, но догадывалась, что спор идёт из-за ковра, что стоит он, видимо, немалых денег, и боялась продешевить. Ей уже протягивали со всех сторон пачки денег. Но едва она протягивала руку, её довольно невежливо отводили в сторону.

— Не бри! Мой бри! — И предлагали такую же пачку денег.

Двое наиболее азартных перекупщиков сцепились в драке. Подошёл милиционер, повёл с собой упирающихся и обвиняющих друг друга буянов. От кружка людей отделились двое, отошли в сторону.

— Богом клянусь, Аманмурад, это её рук работа! — торопливо загундосил один. — Голову мне отрежь, если этот коврик не Узук выткала!

— Ты не ошибся, Сухан-ага? — с сомнением спросил Аманмурад.

— Я ошибся?! — вытаращился на него Сухан Скупой. — Да в моём доме и сейчас четыре ковра есть, сотканные ею! Двенадцать было. Восемь я со своими в Иран переправил. Ошибся! Да если я наощупь не признаю её ковров, надень мою папаху на хвост собаке! Она — говорю тебе! Не упускай момента и следи — найдёшь её саму.

Аманмурад скосился, скрипнул зубами, хватаясь за ручку ножа.

— Найду — живой не останется!

— Так и надо поступать мусульманину, — одобрил Сухан Скупой. — Вон младшая жена ишана Сеидахмеда попала в руки большевиков. Теперь её не отдают назад. Бедняга ишан-ага не вынес позора, в постели лежит.

— Это почему жене отдают? — не поверил Аманмурад.

— Говорят, свобода.

— Какая свобода?

— Ну, такая… Попадёт женщина в руки большевиков, её назад не отпускают. Это и есть свобода.

— Э… э… а что они с пен делают?

Сухан Скупой ощерил в сильной усмешке кривые чёрные зубы.

— Что делают, спрашиваешь? Наверно, то же самое, что с любой женщиной делают, хи-хи-хи! Мне об этом не докладывали. А вот ты, когда найдёшь Узук, делан, что хочешь.

— Я сделаю! — Аманмурад поиграл желваками. — Я ей дам «свободу» на всю жизнь!

— Иди, не мешкай! — поторопил Сухан Скупой. — Скрыться может эта русская.

Подумав, Аманмурад сказал:

— Слушай, Сухан-ага, а что если я обвиню эту женщину в воровстве и отведу в милсие?

— Правильно! — сразу же согласился Сухан Скупой. — Если скажешь: воровка, тебе все поверят. Откуда такой ковёр мог попасть к русской? Конечно, украла. А там, в милсие, все секреты её сразу откроем.

Аманмурад, нахмурившись, решительно протолкался внутрь круга спорщиков и взялся за край коврика.

— А ну, вставайте! — предложил он перекупщикам. — Сейчас всех вас помирю. Этот ковёр у меня украли, когда я переезжал, понятно? Властям отведу эту воровку.

Перекупщики по одному неохотно поднялись. Аманмурад скатал ковёр, вскинул его на плечо и сказал женщине:

— Идём милсие!

— В милицию? — с трудом поняла женщина. — Зачем? Что вам от меня надо?

— Твоя карапчил, крал — любезно пояснил Сухан Скупой. — Ай, сапсим яман, милсие надо.

Сообразив, что её приняли за воровку и что оправдываться посреди базара да ещё не зная языка бесполезно, женщина сказала:

— Хорошо. Идёмте в милицию! — и первая направилась к стоящему на краю базарной площади двухэтажному зданию, на нижнем этаже которого размещалась милиция. Аманмурад, Сухан Скупой и ещё несколько любителей острых ощущений двинулись следом.

Дежурный по милиции — очень молодой и очень строгий юноша-туркмен придвинул к себе несколько вырванных из тетради листков, взял в руку огрызок карандаша и приступил к допросу.

— Что случилось, товарищ?

— Вот, коврик пропавший нашли, — сказал Аманмурад.

— Где нашли?

— На базаре. Вот эта женщина продавала его. Хорошо, что я вовремя заметил.

— Где она взяла коврик?

— Не знаю, спросите у неё.

— А где у вас украли коврик?

— Во время переселения. Все бежали от фронта — и мы бежали с семьёй. Коврик я в заросли джугары бросил. А потом, когда вернулись, его уже не было.

— Какие же вещи вы с собой взяли, яшули, если такую ценность бросили? — удивился милиционер, нежно поглаживая бархатистый ворс ковра.

— Жизнь свою спасали, братишка, — вздохнул Аманмурад, — не до имущества было. Вот этот яшули мой свидетель, — он указал на Сухана Скупого.

Сухан Скупой охотно закивал.

— Да-да, братишка, я свидетель! Коврик — его. Такой коврик никак не может пропасть на туркменской земле — редкость большая. Каждый засматривается, рассказывает знакомому — слух и распространяется, обязательно до хозяина дойдёт.

— Хорошо, яшули, помолчите! — остановил ого милиционер. — Я все ваши слова записал. — Он повернулся к женщине, за всё время не проронившей ни слова, спросил по-русски, тщательно выговаривая слова: — Где вы взяли этот коврик?

— На этот вопрос я вам не отвечу, — ответила она.

— Так нельзя! — мягко укорил её милиционер. — Отвечать надо. Вероятно, вы его сами соткали?

— Нет, не сама.

— Значит, я должен верить людям, которые обвиняют вас?

— Никогда не была воровкой! — возмутилась женщина, кинув на Аманмурада сердитый взгляд.

— Тогда отвечайте, чей это коврик, — терпеливо настаивал милиционер.

— Мой коврик!

— Всё, что говорят, эти люди, клевета?

— Клевета.

— Чем вы можете подтвердить свои слова?

Женщина на мгновение замешкалась, ещё раз посмотрела на Аманмурада и Сухана Скупого.

— Доказать могу, но только не сейчас и не здесь.

— Если вы стесняетесь говорить при них, — милиционер кивнул на присутствующих, — могу попросить их выйти.