Владислав Глинка - Повесть о Сергее Непейцыне

За тяжелым днем пришла такая же ночь. Сергею не спалось. В комнате было душно, больше обычного ныла рана, чесалась отнятая, оставленная в Очакове нога. Мысли одна грустнее другой шли чередой: «Вот как все нехорошо складывается. За год один сколько потерь. Надо будет плиты каменные Николе и Осипу заказать. Ведь уедешь на север, так навряд снова выберешься. Скорее бы аттестат пришел, к дяденьке поехать… Наверное, утро скоро, а сна ни в одном глазу. Сесть, что ли, к окошку, воздухом свежим дохнуть».

Вылез из кровати, встал к стене, по которой всего шага три-четыре до окошка — вон оно, чуть брезжит впереди. Прыгнул раз, второй. И вдруг запнулся о половичок. Теряя равновесие, попытался схватиться за что-нибудь, но рука скользнула по стене. Упал лицом вниз, инстинктивно выставив обе руки и оба колена, одно из которых заменяла теперь культя. Боль от удара ею была так остра, что Сергей застонал. Пока разбуженный Филя высекал огонь, он сел, но подниматься сам не решился. И вот опять на постели. В трепетном свете свечи по простыне расплывалось кровавое пятно.

— Сверни одеяло, подсунь под обрубок, — приказал Непейцын.

Кровь не унялась, наложили жгут из полотенец и Филя бросился искать лекаря.

Он возвратился через полчаса. За ним, зевая и поеживаясь, шел пожилой человек в военном мундире, неся ящик с инструментами и узел с корпией и бинтами.

— Свечей побольше и таз с теплой водой! — распорядился он. — Эк вас, господин поручик, угораздило… Да, да, душновато. Ничего, иногда такое кровотечение полезно. Честное слово даю. После него окончательное заживление наступает… Свечей, свечей, друг любезный! Надо, чтоб как днем светло стало…

Лекарь обмыл открывшуюся рану, осмотрел ее, сделал перевязку, помог Филе перестлать постель. Что-то было в его неторопливом говоре и уверенных движениях успокаивающее, доброе, такое, что Сергею не хотелось с ним расставаться. Начало светать. Оправившийся от испуга Филя предложил подать закусить. Василий Прокофьич — так звали лекаря — не отказался.

— Спать уже некогда, — сказал он. — От вас прямо в должность.

— В гошпиталь? — спросил Сергей.

— Туда попозже. Окроме тамошнего, на мне надзирание лежит за легкими больными, которые на Пехотном форштадте квартируют. Вот где, доложу, тяжкая комиссия.

— Что же?

— А то, что скученны крайне, помещения — развалюхи трухлявые и на довольствии их обворовывают. Ну и болеют, мрут.

Когда лекарь прощался, Сергей просил его прийти еще.

— Загляну разок. Более, полагаю, не понадобится. Но лежите, сударь мой, совершенно спокойно, чтоб опять не навредить…

Некоторое развлечение при подвижном лежании доставили Сергею визиты подполковника Леонтовича. Высокий, осанистый, но с короткой нижней челюстью, напомнившей нелюбимого кадета Лукьянова, подполковник с порога заявил, что пришел познакомиться с доблестным офицером. Приглашенный присесть, он рассказал, что возвратился один, потому что служба требует присутствия в Херсоне, но что через недели две прибудут жена его и младшая дочла. Предполагая, что это намек на желательное освобождение флигеля, Непейцын сказал, что немедля велит искать другую квартиру. Но подполковник рассыпался, как будет счастлив сохранить такого жильца, и уверил, что столь покойного места Сергей Васильевич не сыщет. А что до дворни, которая приедет с дамами, то люди у него тихие и число их невелико.

— У меня не как у других господ, — хвалился Леонтович — Я лишних не кормлю. Всяк свое дело знает, а не чулки впрок вяжет…

Затем рассказал, что дом, построенный на прежней службе в Киеве, отдал за старшей дочерью, что до сих пор квартировал в Херсоне один, но теперь полагает здешний город в безопасности и даже построился далеко от крепости.

Тут, как бы к слову, осведомился, имеет ли где недвижимость Сергей Васильевич или живет только службой. Гладко болтая, Леонтович проворно шевелил овечьей губой, будто жевал траву на пастбище.

Ответив, Непейцын добавил, что полагает искать места, потому что хозяйства не смыслит, а служить можно и на деревяшке.

Подполковник одобрил такие мысли, полюбопытствовал, сколько в его деревне душ, в каком наместничестве и хороши ли там урожаи. А в заключение спросил, не надобно ли Сергею Васильевичу какой мебели. В большом доме стоит даже слишком много. После убитого под Очаковом приятеля инженер-полковника Корсакова купил он задешево на целый дом мебели отличной работы резчиков и позолочников, которые из Петербурга присланы в здешнее Адмиралтейство.

Хотя обстановка его была самая скудная, но Сергей отказался, и Леонтович ушел, пригласив в гости, когда прибудут его дамы.

«Экий хвастун, болтун и ворюга! — думал Непейцын, оставшись один. — Откуда иначе дом — там, дом — тут? Хотя строить для себя руками солдат у нас дело столь обычное, что и за воровство не почитается. А как хвастал, что задешево купил мебель у вдовы приятеля! Вроде «вор у вора дубинку украл». Помнится, про Корсакова здешнего слышал, что казнокрад был знатный. Жди, пойду к тебе в гости! Очень надо, овечья морда!»

Через несколько дней Сергей встал с постели. И только уселся у окна, как увидел плац-адъютанта, идущего к его флигелю, помахивая пакетом в сургучных печатях. «Новый крест несет!» — догадался Непейцын и крикнул Филе, чтоб готовил вино и закуску.

Действительно, в конверте лежал золотой крест на георгиевской ленточке и грамота к нему. Стол был мигом накрыт, и поручику предложили отобедать. Хозяин с плац-адъютантом усердно обмывали награду, когда пришел инженер-подполковник. Он поздравил Сергея с первым в Херсоне очаковским крестом, о котором уже прошел слух по крепости, — писаря ощупали его сквозь конверт. Леонтовичу подали прибор, и Филя побежал за добавочными бутылками. Услышав о писарях, плац-адъютант рассыпался в извинениях, что Сергею пришлось не раз приходить для получения жалованья, — он уезжал в командировку, а то бы не допустил такого свинства. Леонтович полюбопытствовал, о чем шла речь, и, выслушав пояснения о присылке жалованья за год, сказал:

— У Сергея Васильевича бессомненно есть в главной квартире сильные милостивцы.

— Да, есть один добрый ко мне человек, — согласился Непейцын, думая о художнике Иванове, и перешел к тому, что уже почти здоров и, как получит аттестат, тронется в деревню и в Петербург, а то без дела получать жалованье как-то стыдно.

— Помилуйте, Сергей Васильевич! — воскликнул плац-адъютант, — Казна не обеднеет, а вам в честь чего от своего дохода отказываться? Какие б у вас средства ни были, но, чем дольше и чем больше платить станут, тем приятней. А в службе чего хорошего?