Владислав Глинка - Дорогой чести

— Помер, ваше высокородие, мой Герасим Лукич прошлого года, в самого Илью-пророка, оттого и обижают нас, сирот горемычных, безвинных! — запричитала женщина.

— Погоди, говори толком! Говори и ничего не бойся. Его высокоблагородие тебя в обиду не даст.

Из рассказа плачущей Птицыной узнали, что месяца два назад вдовый сорокапятилетний Квасов посватался к ее шестнадцатилетней дочке, и хотя мать полагала, что за таким зятем, как за каменной стеной, но девушка знай твердила: «Лучше в прорубь, чем с Квасовым под венец». Оскорбленный искатель сделал еще приступ, когда надеялся, что, став городничим, вернее добьется своего, опять получил отказ и удалился, угрожая, что сделает так, что гордячку никто замуж не возьмет. А вчера, в девятом часу вечера, подкараулив, когда шли от родственников, остановил, будто женщин, показывающихся на улицах с безнравственными целями, и продержал всю ночь в арестантской вместе с двумя захваченными позже у трактира «Русский пир» действительно легкомысленными особами.

Выслушав все это, дяденька позвал Сергея Васильевича в соседнюю комнату. И тут были такие же грязные стены, посеревший потолок, колченогий стол с ободранным креслом городничего. Стоя у окна с пыльными стеклами, Семен Степанович сказал, что хотя подобная мера наказания уличных женщин принята в больших городах, однако метение улиц предписывается только летом, а зимой арестованные шьют мешки или чинят арестантскую одежду. Но Квасов, видно по злобе, придумал такое, чтобы осрамить вдову с дочерью на весь город.

— А теперь скажи, что ты думаешь делать? — закончил он.

— Полагаю их отпустить домой, а Квасову сделать замечание, без особого, впрочем, нагоняя, чтоб лучше его рассмотреть.

— Одобряю, — кивнул дяденька, — и вдову обласкай, ни за что обижена…

— Как вас по имени-отчеству, Птицына? — спросил Сергей Васильевич, возвратившись в канцелярию и садясь к столу.

— Настасья Иванова дочь, ваше благородие.

— Так вот, Настасья Ивановна, идите домой и ничего не бойтесь. А ежели что, так приходите прямо ко мне.

— Спасибо вам, батюшка, справедливый господин!

— Спасибо, — еле слышно сказала и девушка.

— Идите, идите, — махнул им рукой дяденька.

— Спасибо, Семен Степанович, что заступились…

— И нас пора б отпустить, господин городничий, тоже безвинно терпим! — заговорила, усмехаясь, одна из накрашенных женщин.

— Скажешь, когда спросят, — обрезал Сергей Васильевич. И обратился к писарю: — Где господин Квасов?

— Они на базаре товары проверяют.

— Поход аргонавтов, — пояснил дяденька.

— За золотым руном? — спросил Сергей Васильевич.

— Да вот они-с, — сказал писарь.

Мимо окон прошли к крыльцу несколько фигур.

— Ну, будет представление! — буркнул Семен Степанович и, проворно встав, шагнул к входной двери.

А в ней стоял уже чиновник в щегольской полицейской форме. Сергей Васильевич не сразу узнал Квасова, которого многожды видел в 1791 году. Тогда он был подтянутый, молчаливый тридцатилетний служака, теперь же — краснолицый, в седеющих бакенбардах, похожий на кабана человек с дерзким и самоуверенным лицом.

— Вноси, вноси сюда мешки-то! — приказал Семен Степанович кому-то стоящему в сенях.

— С чего бы вашему высокоблагородию тут командовать? — повернулся к нему Квасов.

— Не я командую, вон кто вами командовать станет, — усмехнувшись, ответил дяденька. — Я только в дела ввожу.

— Господин Квасов? — спросил Сергей Васильевич. — А я новый городничий, назначенный Правительствующим Сенатом в сей город, подполковник Непейцын… Может, меня помните?

Надо отдать справедливость Квасову, через полминуты на лице его уже играла широкая улыбка, и, твердо печатая шаг, он подошел к столу, по форме держа шляпу и прижав локтем эфес шпаги.

— Честь имею поздравить ваше высокоблагородие с приездом! — сказал он. — Рапортую: в городе все обстоит благополучно. Арестантов семеро, из коих четыре женщины, задержаны за дурное поведение.

— Двоих я уже отпустил, — ответил Сергей Васильевич. — И вы идите, да мне не попадайтесь! — грозно глянул он на женщин.

— Понимаю-с, ради приезда дело доброе… — забормотал Квасов, исподтишка оглядываясь назад, к двери.

А там вытянулись два будочника, поставив у ног крепко набитые чем-то новые холщовые мешки. И рядом, как на карауле, замер Семен Степанович, многозначительно мигнувший племяннику.

Городничий, сопровождаемый Квасовым, подошел к двери.

— Что ж тут такое? — спросил он.

— Плохие товары-с! — гаркнул один из будочников.

— По невежеству не дело болтает, ваше высокоблагородие, — вмешался Квасов. — Тут подарки мне от господ купцов по случаю… — он запнулся на секунду, — близкого бракосочетания…

— Помнишь, у кого что брали? — спросил Сергей Васильевич.

— Так точно, ваше высокоблагородие! — гаркнул будочник.

— Так ступайте оба сейчас по лавкам и раздайте все обратно. Скажите: новый городничий так велел. И ежели узнаю, что хоть малость утаили, то, глядите, шкуру спущу… Марш!

— Я что же-с, — забормотал Квасов, вытирая лоб синим шелковым платком. — Ведь при господине Догадчикове того не возбранялось, раз доброхотное… Я без принуждения, но уважают…

— А при мне, прошу помнить, таковое строго запрещено, — сказал Сергей Васильевич.

— Слушаюсь! — щелкнул каблуками Квасов, сунул фуляр в карман и снова мигом нашелся: — А где изволили пристать? В городническом дому нечисто и давно не топлено, так не угодно ль ко мне-с? У нас будет покойно — ни блошки, ни клопика. Только мы с матушкой, со старушкой. В Заречной части, от кожевенных заводов вдалеке-с. И Семену Степановичу комнатку самолучшую. А то у невесты моей, у вдовы, также домик чист и комнаты аккуратны.

Сергей Васильевич глянул на Квасова: «Ну и ловок! Такого не просто смутить». И ответил:

— Спасибо, только мы уже…

— …в «Русском пире» пристали, — закончил за него дяденька.

— Туда и дайте знать, ежели что спешное. — приказал Сергей Васильевич. — А завтра в восемь утра здесь будьте.

— Слушаюсь!

— Верный знак, что обывателям поперек горла стал, — заметил дяденька, когда, миновав Соборную площадь, шли по Вознесенской улице. — Не понимаешь? Ведь с ним у гостиного мы только случаем разминулись. Сколько народу нас видело, а никто ему не сказал. Значит, хотели, чтоб явился к нам со своими мешками…

При трактире «Русский пир» оказались свободны две лучшие комнаты, и Непейцыны их заняли. Дяденька тотчас велел вынести из более просторной кровать и составить посреди два стола.

— Ты отдохни часа три, и пусть Федька всем говорит, что вышел и будешь после двух, а я пойду по лавкам.

— Проверить, все ли отдали? — догадался Сергей Васильевич.