Владислав Глинка - Дорогой чести

— Ругать за обычай, который не им установлен, по-моему, нечего. Но можешь загодя ему по-приятельски сказать, что водки сам мало потребляешь и оттого просишь, чтоб следуемое тебе количество Квасову и квартальным разослал.

— Вот не думал, что такое мне посоветуете!..

— Да, может, они меньше с купцов да с обывателей драть станут. И так ты им крылья подрезал. И еще я тебе посоветовать хочу…

— Не Заречную ли часть Квасову под смотренье отдать?

— Как ты угадал? Впрочем, не впервой одно думаем…

— Но сумею ли там его в руках держать?

— А кто обирать себя позволит, знаючи, что узда на него надета? Сряду к тебе жаловаться побегут. И на той стороне лавок нет, кроме мелочных. Пусть тянет с мещан гривенники да порядок наводит. К тому же вправду женится, надо на свадьбу угощенье.

— На ком же?.. Как вы всё узнаете раньше меня?

— Научись по душам с тем, другим поговорить. А то барином ходишь, известно, что с графом на дружеской ноге, — посмеиваясь, говорил дяденька. — На вдове писца судейского, бабенке ловкой, оборотистой, у которой в том же Заречье домик исправный.

На другой день в ответ на приказ городничего Квасов сказал свое обычное:

— Слушаюсь.

Но по выражению лица Сергей Васильевич увидел, что такое решение ему вполне по нутру.

Пожертвование водкой в пользу подчиненных произвело на уездных чиновников сильнейшее впечатление.

— Полициантам брать не велит, но об них заботится. Благородно поступает! — восторгался соляной пристав Сарафанчиков.

Перед рождеством, читая «Ведомости», дяденька воскликнул:

— Прыток твой Аркащей! Только и читай — там государя сопровождал, то через него государь приказал. Быть ему министром!

И напророчил. В январе 1808 года он же прочел вслух известие, что граф Аракчеев назначен военным министром с оставлением во всех прежних должностях.

Сергей Васильевич снова написал поздравление. И снова почтмейстер с торжественной миной принес ответ. Конец его на этот раз был неожиданный. Писарской рукой выведено, очевидно, под диктовку графа: «Будучи 7-го числа сего месяца расспрашиваем Высокомилостивым Монархом о детских моих годах, упомянул и ваше имя как своего защитителя в кадетские годы, а затем и то, почему и в какой должности ноне обретаетесь. На сие его императорскому величеству угодно было приказать зачислить ваше высокоблагородие, яко тяжело раненного, в пенсионеры капитула ордена святаго великомученика Георгия, с тем, чтобы, пока продолжаете служить в городнической должности, оное добавочное содержание бывало пересылаемо по третям, о чем на другой же день, 8-го сего генваря, и было мною послано именем его величества приказание».

«Похоже, что Аркащей и городничество мне золотит, — подумал Сергей Васильевич. — А все спасибо ему…»

Почтмейстеру, который сгорал от любопытства, пока Непейцын пробегал глазами письмо, он прочел все, кроме слов: «…пока продолжаете служить в сей должности…»

— Боже мой, Сергей Васильевич! Сам государь знает о вас! Быть вам генералом! — восклицал Нефедьев, пятясь к двери, чтобы скорей разнести весть по Лукам и отписать о ней во Псков.

— А ведь Аркащей твой тончайшая бестия, — сказал дяденька.

— Из чего вы заключили? — полюбопытствовал городничий.

— Ну как же! Ведь сим упоминанием он себя перед государем благородным человеком выставил: вот, мол, все доброе сколь долго не забываю. А значит, уж вашего-то величества благодеяний вовек не забуду. Таков, верно, смысл в сем поступке.

В зимние воскресенья у городничего была особенная забота — ходить на кулачные бои. И здесь на льду сражались разделенные рекой части города, и порой так ожесточенно, что бойцов уносили замертво. Память о Фоме не давала Непейцыну покоя. Еще с осени думал, как сделать, чтобы не случалось хоть смертных исходов.

— Одни молодечеству на ристалище сем выход дают, — философствовал, слушая его, Семен Степанович, — а другие злобу на жизнь несчастливую на чужой морде вымещают. Разве их уймешь?

С первого же боя городничий распорядился, чтобы в часы сражений — а они начинались, как отойдет обедня, — на берег выходили дюжий квартальный Пухов и два самых смелых будочника. Во главе такого отряда он садился на складной стул на берегу, наблюдал за происходящим и, случалось, посылал подчиненных отбивать того, кому, казалось, грозила гибель от ударов обступивших его противников.

Вплоть до масленой такое вмешательство не вызывало возражений. Но тут после боя, в котором будочники едва вытащили из свалки и отвели домой залитого кровью дюжего кожевника, вечером в городнический дом пришли трое — цирюльник, пекарь и кузнец, которые, назвавшись кулачными старостами, просили поговорить с его высокоблагородием. И когда Непейцын вышел, пекарь сказан:

— Так что мы к твоей милости с просьбой.

— Говорите, ребята, — разрешил Сергей Васильевич.

— Пришли мы от всех бойцов, — начал цирюльник, — как твое благородие за справедливость уважаем. А ноне ты неправое дело сделал, когда бутошников на нас наслал.

— Так ведь пятеро одного увечили, — сказал городничий.

— А известно твоему благородию, за что его били? — осведомился цирюльник И сам ответил: — У него в рукавице свинчатку сыскали, когда по злобе Степану Филину переносье проломил. Такого и надо бить-колотить, раз правила не сполняет.

— Вот что! — удивился Сергей Васильевич, — Ах, подлец какой!

Оратор оглянулся на товарищей.

— Я ж толковал, что нас послушают, — сказал он. — Они наших делов не знают, вот и мешаются.

— Но постойте, — сказал городничий. — А вот у меня в Туле кучера как убили. — И он рассказал о смерти Фомы.

— Мы за Тулу не ответчики, — пробасил доселе молчавший кузнец.

— У нас до смерти не бьют, — подхватил цирюльник. — Нос расквасят, ну ребро, другое сломят, так заживет ведь. А до смерти редко бывает, и всё за подлость против своего же брата.

— А прошлые разы, когда я людей посылал?..

— И тогда все зря. Как мы обманщика учим, так твоя милость и шлет своих. А у нас другой раз пятак в рукавицу не возьмет.

— Что ж мне, на бой вовсе не ходить? — спросил городничий.

— Нет, ходи, сделай милость, с горушки любуйся, мы не против, и буточники пущай на случай непорядку при народном стечении, но чтоб в драку их не слать.

— А вы мне ручаетесь, что до смерти никого не забьете?

— На том хоть крест поцелуем, — сказал цирюльник.

— Истинно так! — подтвердил пекарь.

— Как бог свят! — прогудел кузнец.

— Да когда народ в раж войдет, то и вас небось не очень слушает, — не сдавался Сергей Васильевич.